Китайские послы, направленные в заморские страны, должны были огласить там императорские манифесты и передать их местным властителям. В манифестах в различных формулировках сообщалось о падении власти монгольских феодалов в Китае и провозглашении новой династии, а также декларировалась верховная власть императора над иноземцами. Эти документы интересны как отражение первых внешнеполитических шагов нового правительства в отношении заморских стран. Манифест, направленный в 1370 г. на Яву (и, очевидно, в ряд других стран), гласил: «С древности те, кто царил в Поднебесной, простирали свой надзор над всем, что лежит между Небом и Землей, над всем, что освещается солнцем и луной. Всем людям, живущим далеко или близко, без исключения желаем спокойствия на [их] землях и радостной жизни. Однако необходимо, чтобы сначала спокойствие воцарилось в Китае, а затем уже чтобы подчинились ему десять тысяч стран всех четырех сторон света. Бывший недавно юаньским государем Тогон-Тимур — отпрыск рода, погрязшего в пьянстве и разврате, — не задумывался о жизни народа… Из сочувствия к бедственному положению людей я начал справедливую войну и искоренил беспорядки и грабежи. И войска, и народ подчинились Мне, и Я занял императорский престол, назвав династию Великая Мин и взяв эру правления Хунъу. В позапрошлом году была взята юаньская столица и окончательно покорен весь Китай. Тямпа, Дайвьет и Гаоли (Северная Корея. — А. Б.) — все эти страны прислали ко двору дань… Я управляю Поднебесной, подражая императорам и правителям прежних династий, и желаю лишь того, чтобы и китайский, и иноземные народы спокойно обретались каждый на своем месте. За сим беспокоюсь, что различные иноземцы, живущие уединенно в далеких странах, еще не все знакомы с Моими устремлениями. Поэтому направляю к ним послов с императорскими манифестами, чтобы всем об этом стало известно»[65].
Таким образом, основное содержание документа сводится к оправданию внутренних перемен в Китае. Что же касается позитивной программы в отношении иноземных стран, то она выражена еще очень расплывчато, и каковы «устремления» императора, о которых здесь упоминается, остается неясным. Очевидно только желание минского правительства на первых порах сохранить status quo во взаимоотношениях с заморскими странами, чтобы «все народы обретались каждый на своем месте». Это было продиктовано вполне естественным желанием предотвратить вмешательство с тыла во время упорных войн на северо-западе.
Обращает на себя внимание преамбула манифеста. Слова о намерении феодальных владык Китая с высоты своего положения взирать на все, «что освещается солнцем и луной», и фраза о «подчинении» Китаю «десяти тысяч стран» были отнюдь не случайны. Почти во всех манифестах, разосланных минским двором в различные зарубежные страны, в той или иной форме говорится о верховной власти китайского императора над всем миром. Иногда эта мысль лишь подразумевается, иногда декларируется совершенно недвусмысленно, как, например, в манифесте 1380 г. для Явы: «Я (император. — А. Б.) правлю китайцами и иноземцами, умиротворяю и направляю на путь истинный как далекие, так и близкие народы, не делая [между ними] различия»[66]. Это исключительное право императора подкреплялось апелляцией к божественной воле: «Император получил ясный приказ Неба править китайцами и иноземцами»[67].
Следует подчеркнуть, что во многих манифестах о верховной власти китайского императора говорится не как о праве, которое можно осуществить при тех или иных условиях, а как о предопределенном состоянии, аксиоме, воплощенной в жизнь. Например: «Я (император. — А. Б.)[68] почтительно получив на то соизволение Неба, правлю как государь китайцами и иноземцами» и. Это объясняется тем, что данная идеология не была нововведением для минского времени. Она уходит корнями в глубокую древность. Одним из исходных моментов ее формирования было представление древних китайцев о своей стране как о центре вселенной. Подобные взгляды, отразившиеся в древнекитайской космогонической схеме, характерны не только для китайцев, но и для многих других народов на ранних этапах их общественного развития. Однако в Китае эти воззрения сохранились в течение длительного времени и даже усилились благодаря тому, что обладавший сравнительно высоким уровнем земледельческой цивилизации древний Китай на протяжении многих веков не соседствовал с другими крупными и развитыми странами. В силу неравномерности общественного развития процесс формирования классового общества и становления государственности здесь шел быстрее, чем у большинства сопредельных стран и народов. Поэтому в VII–IV вв. до н. э. в философско-этических концепциях китайских мыслителей можно найти сложившееся представление о Китае как о высшем государстве и об иноземных народах как о «варварах»[69].
69
Характерно, что собирательное понятие «иноземец», «чужестранец» выражается в китайском языке иероглифом «фань» [№ 1768. Здесь и далее номера иероглифов даются по «Китайско-русскому словарю» под ред. И. М. Ошанина (изд. I, М., 1952)], который имеет пренебрежительный оттенок — «варвар», «дикарь». См. также Иннокентий, Полный китайско-русский словарь, т. II, Пекин, 1909, стр. 110. Как отмечают Дж. Фэйербэнк и С. И. Тэн, точное значение иероглифа «фань» установить нелегко, ибо он означает нечто среднее между понятиями «иностранец» и «варвар» (