На юге Корзина,
на севере Ковш — для небес.
Небесной Корове
ярма не наденешь вовек.
И друг, если нет
нерушимости камня в нем, —
Пустое названье:
что он доброго принесет!
Гнется, гнется под ветром
тот бамбук, что растет сиротою,
Укрепившись корнями
на уступе горы великой...
Мы с моим господином
поженились только недавно.
Повилики стеблинка
в этот раз к плющу приклонилась.
Как траве повилике
вырастать указано время,
Так обоим супругам
повстречаться час предназначен.
Я уже и от дома
далеко выходила замуж.
Но за далями дали,
и опять между нами горы.
Думы о господине
очень скоро могут состарить:
Он в высокой коляске
что же так с прибытием медлит![11]
Я горюю о том, что
распускается орхидея,
От цветенья которой
всё вокруг осветится ярко,
И что вовремя если
орхидею сорвать забудут,
Лепестки ее следом
за осенней травой увянут.
Господин непременно
сохранит на чужбине верность,
И, рабе его низкой,
мне тревожиться разве надо!
У нас во дворе
чудесное дерево есть.
В зеленой листве
раскрылись на нем цветы.
Я ветку тяну,
срываю ее красу,
Чтоб эти цветы
любимому поднести.
Их запах уже
наполнил мои рукава.
А он далеко —
цветы не дойдут туда.
Простые цветы,
казалось бы, что дарить?
Они говорят,
как давно мы в разлуке с ним![12]
ДЕСЯТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ[13]
Далеко, далеко
в выси неба звезда Пастух,
И светла, и светла
ночью Дева, где Млечный Путь.
И легки, и легки
взмахи белых прелестных рук.
И снует, и снует
там на ткацком станке челнок.
День пройдет, а она
не успеет соткать ничего,
И от плача ее
слезы падают, точно дождь.
Млечный Путь — Хань-Река
с неглубокой прозрачной водой —
Так ли непроходим
меж Ткачихою и Пастухом?
Но ровна и ровна
полоса этой чистой воды...
Друг на друга глядят,
и ни слова не слышно от них!
ОДИННАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Я назад повернул
и погнал лошадей моих прямо,
Далеко, далеко
их пустил по великой дороге.
Я куда ни взгляну —
беспредельны просторы, бескрайни!
Всюду ветер восточный
колышет деревья и травы.
Я нигде не встречаю
того, что здесь ранее было, —
Как же можно хотеть,
чтоб движенье замедлила старость!
И цветенью и тлену
свое предназначено время.
Потому-то успех
огорчает неранним приходом.
Ни один человек
не подобен металлу и камню,
И не в силах никто
больше срока продлить себе годы.
Так нежданно, так вдруг
превращенье и нас постигает,[14]
Только добрую славу
оставляя сокровищем вечным
ДВЕНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ[15]
Та стена на востоке
высока и тянется долго,[16]
Извивается в далях
неразрывным нигде заслоном.
И когда буйный ветер,
землю вверх взметая, поднялся,
Там осенние травы
разрослись и всё зеленеют.
Времена — все четыре —
за одним другое на смену,
И уже вечер года
с быстротой какой набегает!
В «Песнях», в «Соколе быстром»,
есть избыток тяжкой печали,
А «Сверчок» в этих «Песнях»
удручает робостью духа.[17]
Так не смыть ли заботы,
волю дав велениям сердца:
Для чего людям нужно
па себя накладывать путы…
В Янь-стране, да и в Чжао[18]
очень много прекрасных женщин,
Среди них всех красивей —
светлолицая, словно яшма,
И она надевает
из тончайшего шелка платье
И выходит к воротам,
чтоб разучивать «чистые песни».[19]
Звуки струн и напевы
до чего ж у нее печальны!
Когда звуки тревожны,[20]
знаю, сдвинуты струн подставки;
вернуться
Он в высокой коляске // что же так с прибытием медлит! — Высокая коляска (по определению Палладия, «чиновничий экипаж с высоким передком») указывает на то, что молодой муж уехал за карьерой.
вернуться
Простые цветы, // казалось бы, что дарить? // Они говорят, // как давно мы в разлуке с ним — то есть напоминают о том, как много прошло времени, что снова и снова расцветают цветы.
вернуться
Стихотворение представляет собою, по-видимому, один из самых ранних вариантов легенды о Ткачихе и Пастухе, разлученных друг с другом. Старая легенда рассказывает о том, что на восточном берегу Небесной Реки жила Ткачиха, дочь Небесного царя. Из года в год трудилась она, ткала небесную одежду из облачной парчи. Небесный царь пожалел ее одиночество и выдал замуж за Пастуха, жившего на западном берегу Реки. После замужества она забросила тканье. Небесный царь разгневался, приказал ей вернуться на восточный берег Реки и разрешил лишь раз в году видаться с Пастухом. С тех пор их встреча происходит ночью в седьмой день седьмого месяца по лунному календарю. Надо думать, что в стихотворении под Ткачихой и Пастухом все же разумеются разлученные государственной службой супруги ханьского времени.
вернуться
Так, нежданно, так вдруг // превращенье и нас постигает... — Превращение — смерть, то есть переход плоти в другую материю.
вернуться
Стихотворение состоит из двух как будто самостоятельных частей, что дало повод некоторым комментаторам (их примеру следует современный ученый Юй Гуань-ин) «В Янь-стране, да и в Чжао...» считать отдельным стихотворением.
вернуться
Та стена на востоке // высока и тянется долго. — Возможно, что поэт говорит о городской стене «восточной столицы» Лояна.
вернуться
В «Песнях», в «Соколе быстром», // есть избыток тяжкой печали, // А «Сверчок» в этих «Песнях» // удручает робостью духа. — «Песни» — Книга песен «Шицзин». В песне о соколе жена убивается по находящемуся на чужбине мужу, в песне о сверчке — призыв к тому, чтобы не отдаваться целиком радостям, помня о необходимости ограничений в жизни. (См. переводы этих стихотворений в разделе «Из разных поэтов»). Поэт осуждает настроения этих песен.
вернуться
В янь-стране, да и в Чжао... — В период «Сражающихся царств» (453—221 гг. до н. э.) страна Янь была на территории уезда Дасин нынешней провинции Хэбэй, страна Чжао соседствовала с ней, будучи расположенной на месте уезда Ханьдань провинции Хэбэй. Здесь поэт называет старинными именами эти северные края, славившиеся красотой и музыкальностью женщин.
вернуться
И она надевает // из прозрачного шелка платье // И выходит к воротам, // чтоб разучивать «чистые песни». — «Чистые песни» — мелодия «чистой шан», или «осенней шан», печальная, пронизанная настроениями увядающей природы.
вернуться
Когда звуки тревожны... — то есть струны натянуты для высокого тона.