Однажды к нам гость
Из далеких прибыл краев
И передал мне
привезенное им письмо.
В начале письма —
как тоскует по мне давно,
И далее всё —
как мы долго в разлуке с ним.
Письмо положила
в рукав и ношу с собой.
Три года прошло,
а не стерлись эти слова...
Что сердце одно
любит преданно на всю жизнь,
Боюсь, господин,
неизвестно тебе о том.
ВОСЕМНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Однажды к нам гость
из далеких прибыл краев
И передал мне
он узорчатой ткани кусок:
Меж нами легло
десять тысяч и больше ли,
Но давний мой друг
все же сердцем своим со мной.
В узоре чета
юань-ян, неразлучных птиц.
Из ткани скрою
одеяло «на радость двоим».
Его подобью
ватой — нитями вечной любви.
Его окаймлю
бахромой — неразрывностью уз.[28]
Как взяли бы клей
и смешали с лаком в одно, —
Возможно ли их
после этого разделить!
ДЕВЯТНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Ясный месяц на небе —
белый и яркий, яркий —
Осветил в моей спальне
шелковый полог кровати.
И в тоске и печали
глаз я уже не смыкаю
И, накинув одежду,
не нахожу себе места...
У тебя на чужбине
хоть и бывает радость,
Ты бы все-таки лучше
в дом наш скорей вернулся.
Выхожу из покоев,
долго одна блуждаю:
О тоске моей мысли
разве кому перескажешь?..
И, вглядевшись в дорогу,
снова к себе возвращаюсь.
Тихо падая, слезы
платье мое орошают.
В ГОД ГУЙМАО[30] РАННЕЙ ВЕСНОЙ РАЗМЫШЛЯЮ О ДРЕВНЕМ В МОЕМ ДЕРЕВЕНСКОМ ДОМЕ
Учителем нашим[31]
такой был завет оставлен:
«Печальтесь о правде,
пусть вас не печалит бедность»...
И взор поднимаю,
но тех высот не достигну, —
Хочу одного лишь,
к трудам стремлюсь неустанно.[32]
Вот взял я мотыгу
и рад крестьянским заботам.
Довольной улыбкой
вселяю в пахаря бодрость...
И ровное поле
обвеял далекий ветер,
И крепкие всходы
уже набухают новым.
Хотя еще рано
подсчитывать доблесть года,
Но даже в работе
нашел для себя я счастье.
Пашу или сею —
и отдыху знаю время.
Случайный прохожий
не спросит меня о броде.[33]
А спрячется солнце,
все вместе домой уходим.
Там полным кувшином
порадую я соседа.
Стихи напевая,
дощатую дверь прикрою...
И, кажется, стал я
простым хлебопашцем тоже.
НАПИСАЛ В ДВЕНАДЦАТЫЙ МЕСЯЦ ГОДА ГУЙМАО, ДАРЮ ДВОЮРОДНОМУ БРАТУ ЦЗИН-ЮАНЮ
Укрыл я следы
за бедной дощатой дверью.
Уйдя далеко
от мира, порвал я с ним.
Вокруг погляжу,
никто обо мне не знает.
Простая калитка
захлопнута целый день...
Холодный, холодный
к вечеру года ветер,
И сыплется, сыплется
круглые сутки снег.
Я слух приклоняю —
ни шороха и ни скрипа,
А перед глазами
чистейшая белизна.
Дыхание стужи
проникло в мою одежду.
Корзина и тыква
мне реже служат теперь.[34]
И бедно, и тихо,
и пусто в моей каморке,
Здесь нет ничего,
что бы радость давало мне.
И только читаю
тысячелетние книги,
Все время, все время
вижу подвиги старины.
До нравов высоких
не в силах моих добраться:
Я едва научился
твердо бедность переносить.[35]
И если Пинцзиню
даже следовать я не буду,[36]
Разве жизнь на приволье
не разумней всего, что есть?
Спрятал я свои мысли
в стороне от сказанной речи,[37]
И к тебе эти строки
разгадать не сможет никто!
В ГОД ЦЗИЮ,[38] ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ ДЕВЯТОГО МЕСЯЦА[39]
Так исподволь тихо
осень пришла к концу —
И зябкая дрожь
от ветра и от росы.
вернуться
В узоре чета // юань-ян, неразлучных птиц. // Из ткани скрою // одеяло «на радость двоим». // Его подобью // ватой — нитями вечной любви. // Его окаймлю // бахромой — неразрывностью уз. — Одеяло, на радость двоим» — одеяло с узором неразлучных юань-ян, брачное одеяло. Это стихотворение, по мнению китайских комментаторов, близко к народным песням. Как и в народных песнях, в нем есть слова-омонимы, имеющие двойное значение («шуангуань»). Так иероглифы, означающие вечную любовь (чан сы), при чтении вслух дают значение и «длинных нитей». Так «неразрывность уз» может относиться и к окаймляющей одеяло бахроме. Как будто романтическое содержание при громком чтении приобретает и нарочито обыденный смысл.
вернуться
Учителем нашим... — Поэт имеет в виду Конфуция.
вернуться
Хочу одного лишь, // к трудам стремлюсь неустанно — то есть, в отличие от заветов Конфуция, хочу сам обрабатывать землю.
вернуться
Случайный прохожий // не спросит меня о броде — то есть не потревожит меня в моем уединении, как это сделал ученик Конфуция Цзы-лу, по поручению учителя спросивший о броде у двух отшельников, трудившихся в поле.
вернуться
Корзина и тыква // мне реже служат теперь — корзина с едой и тыква с водой для питья.
вернуться
Я едва научился // твердо бедность переносить. — Намек на слова Конфуция: «Совершенный человек тверд в бедности».
вернуться
И если Пинцзиню // даже следовать я не буду... — Пинцзинь — Гунсунь Хун (200—127 гг до н. э.) — жил в неизвестности, был беден. Благодаря учености и талантам стал сановником и получил титул Пинцзиньского хоу. Поэт не хочет следовать его примеру.
вернуться
Спрятал я свои мысли // в стороне от сказанной речи... — Стихотворение написано и подарено Цзин-юаню в двенадцатый месяц 403 г., как раз тогда, когда полководец Хуань Сюань объявил себя государем новой династии Чу и сослал низложенного цзиньского государя в Сюньян: «в стороне от сказанной речи» в такое время могло быть многое.
вернуться
Девятый день девятого месяца по лунному календарю — день «двойной девятки», ознаменование близящегося конца осени.
