Выбрать главу
Видно, духом особым крепки кипарис и сосна.

ЦЗО СЫ

НАВЕЩАЮ ОТШЕЛЬНИКА

К отшельнику в горы отправился с посохом я.
Пустынной тропою к вершинам взбираюсь один.
В скалистых ущельях не видно людского жилья,
Лишь пение лютни доносится с горных вершин.
На северных склонах, белея, лежат облака,
На южных отрогах алеет кустарник лесной.
По яшмовой гальке рассыпала брызги река,
Резвится рыбешка, взлетая над мелкой водой.
К чему мне свирели и цитры в далеком пути:
Прекрасней и чище есть музыка в этом краю.
Среди музыкантов искусных таких не найти,
Чтоб пели, как ветер, печальную песню свою.
На дне моей чаши лесной хризантемы цветы[7],
Я весь в орхидеях, цветущих в безмолвии гор.
О, как я хотел бы бежать от мирской суеты,
Навеки забросив чиновничий жалкий убор!

СТИХИ О ВСЯКОЙ ВСЯЧИНЕ

Ветер осенний, все холодней на ветру —
Белые росы[8] инеем станут к утру.
Слабые ветви вечером стужа скует,
Падают листья ночи и дни напролет...
Там, над горами, всходит луна в облаках,
Воздух прозрачный в лунных струится лучах.
Утром, подняв занавеску, выгляну в сад —
Дикие гуси в утреннем небе кричат.
К дальним просторам дух устремляется мой —
Дни коротаю в комнатке этой пустой.
Долго ль еще скитаться в чужой стороне?
Сумерки года... боль и досада во мне.

СЕ АНЬ

ПАВИЛЬОН ОРХИДЕЙ

* * *
Как в былые лета древним мудрецам,
Погулять весною захотелось нам.
Мы собрались вместе, за руки взялись,
Устремились сердцем к рощам и холмам.
Высятся деревья в сумраке лесном,
Голая равнина стелется кругом[9],
Небо затянуло дымкой облаков,
Ручеек весенний ожил подо льдом.
* * *
Радуясь приходу благодатных дней,
Мы бок о бок сели, сдвинулись тесней.
Все вокруг накрыли сетью облака,
Подхватили лодку крылья ветерка.
В павильоне каждый радостен и пьян,
Как Фу Си мудрейший и почтенный Тан[10].
В мире все единой связаны судьбой —
И ребенок малый, и старик седой.

СЕ ВАНЬ

ПАВИЛЬОН ОРХИДЕЙ

* * *
Свое полотнище свернул глубокий мрак ночной,
И вдалеке уже рассвет повесил свиток свой.
Волшебной влагою дождя напоена земля,
И теплый ветер всколыхнул цветущие поля.
Деревья яшмою горят в синеющих лесах,
Краснеют чашечки цветов на тонких стебельках.
Мелькают птицы в вышине, взмывая в облака,
И рыба плещется на дне лесного ручейка.
* * *
Смотрю на пик крутой скалы,
Передо мной высокий бор.
Зеленый плющ одел хребты,
Бамбук скрывает гребни гор.
В долине слышен плеск ручья,
Бьет монастырский барабан.
Из темных недр курится дым,
Во мгле сгущается туман.

СЕ ХУНЬ

ПРОГУЛКА К ЗАПАДНОМУ ОЗЕРУ

Поодаль я слышу немолкнущий стрекот сверчка,
Вблизи раздается протяжная песнь рыбака.
Недуги и хвори давно обступили меня,
Но я все равно без прогулки не мыслю и дня.
Вот стены и крыши вдали уже скрыл поворот,
А я неустанно шагаю вперед и вперед.
Взбегает тропинка, змеясь, на крутую скалу,
С высокой террасы смотрю на летящую мглу.
Под ласковым ветром цветущий колышется сад,
И белые тучи на горных отрогах лежат.
вернуться

7

На дне моей чаши лесной хризантемы цветы... — В старом Китае иногда пили вино с лепестками хризантемы, горечь которых как бы напоминала о приходе печальной осени.

вернуться

8

Белые росы — см. предисловие. Наиболее ранний случай употребления образа росы в качестве символа быстротечности жизни мы встречаем в народной песне юэфу эпохи Хань (II в. до н. э.):

Роса на диком луке Так быстро высыхает, Но, высохши теперь, Назавтра утром Опять падет... А человек умрет, Уйдет однажды — Когда он воротится?! (Пер. И. Лисевича)
вернуться

9

Высятся деревья [...] Голая равнина стелется кругом. — В этой антитезе можно усмотреть завуалированное противопоставление людей высоких устремлений, «благородных мужей» и «людей ничтожных», чиновной «черни», погрязшей в суете мира.

вернуться

10

Как Фу Си мудрейший и почтенный Тан. Фу Си — мифический культурный герой, приобщивший китайцев к начаткам цивилизации. Он обычно входит в число «Трех владык» глубочайшей древности, среди которых могут быть названы и богиня Нюйва, создавшая людей и починившая небосвод, прохудившийся во времена потопа, и Суйжэнь, научивший людей добывать огонь, и Шэнь Нун, обучивший их землепашеству. По преданию, Фу Си научил предков китайцев варить пищу, ловить рыбу сетями, дал им брачные установления, открыл законы музыкальной гармонии и изобрел лютню (цинь) и цитру (сэ). Однако наиболее важным считается введение Фу Си иероглифического письма взамен прежнего, узелкового. Ему приписывается создание «восьми триграмм», которые легли затем в основу знаменитой «Книги перемен» («Ицзин»).

Чэн Тан — легендарный основатель китайской династии Шан Инь (правил ок. 1728-1698 гг. до н. э.). При нем, как утверждает легенда, началась добыча и обработка меди. Конфуцианская традиция ставит ему в заслугу возвращение к древним законам, старинной простоте и добродетели. Известна притча о том, как Тан обрезал у птицелова три стороны сети, оставив ему только одну, и, обратясь к пташкам небесным, изрек: «Днесь можете летать, куда хощете, прямо, направо и налево; но если явитеся вредны человекам, остается еще одна сторона сети к переловлению вас» (безым. пер. XVIII в.). Эта притча считается аллегорией, рисующей образец поведения милостивого государя. Во время страшной семилетней засухи, поразившей страну, Тан вознамерился принести себя в жертву, считая, что он единственный виновник гнева небес, однако хлынувший после его публичной покаянной речи ливень предотвратил жертвоприношение. Традиционные образы Фу Си и Чэн Тана, которые почитались конфуцианцами за введение мудрых установлений, вырвавших людей из состояния дикости, мало похожи на трактовку поэта.