Видно, духом особым
крепки кипарис и сосна.
К отшельнику в горы
отправился с посохом я.
Пустынной тропою
к вершинам взбираюсь один.
В скалистых ущельях
не видно людского жилья,
Лишь пение лютни
доносится с горных вершин.
На северных склонах,
белея, лежат облака,
На южных отрогах
алеет кустарник лесной.
По яшмовой гальке
рассыпала брызги река,
Резвится рыбешка,
взлетая над мелкой водой.
К чему мне свирели
и цитры в далеком пути:
Прекрасней и чище
есть музыка в этом краю.
Среди музыкантов искусных
таких не найти,
Чтоб пели, как ветер,
печальную песню свою.
На дне моей чаши
лесной хризантемы цветы[7],
Я весь в орхидеях,
цветущих в безмолвии гор.
О, как я хотел бы
бежать от мирской суеты,
Навеки забросив
чиновничий жалкий убор!
Ветер осенний,
все холодней на ветру —
Белые росы[8]
инеем станут к утру.
Слабые ветви
вечером стужа скует,
Падают листья
ночи и дни напролет...
Там, над горами,
всходит луна в облаках,
Воздух прозрачный
в лунных струится лучах.
Утром, подняв занавеску,
выгляну в сад —
Дикие гуси
в утреннем небе кричат.
К дальним просторам
дух устремляется мой —
Дни коротаю
в комнатке этой пустой.
Долго ль еще скитаться
в чужой стороне?
Сумерки года...
боль и досада во мне.
* * *
Как в былые лета
древним мудрецам,
Погулять весною
захотелось нам.
Мы собрались вместе,
за руки взялись,
Устремились сердцем
к рощам и холмам.
Высятся деревья
в сумраке лесном,
Голая равнина
стелется кругом[9],
Небо затянуло
дымкой облаков,
Ручеек весенний
ожил подо льдом.
* * *
Радуясь приходу
благодатных дней,
Мы бок о бок сели,
сдвинулись тесней.
Все вокруг накрыли
сетью облака,
Подхватили лодку
крылья ветерка.
В павильоне каждый
радостен и пьян,
Как Фу Си мудрейший
и почтенный Тан[10].
В мире все единой
связаны судьбой —
И ребенок малый,
и старик седой.
* * *
Свое полотнище свернул
глубокий мрак ночной,
И вдалеке уже рассвет
повесил свиток свой.
Волшебной влагою дождя
напоена земля,
И теплый ветер всколыхнул
цветущие поля.
Деревья яшмою горят
в синеющих лесах,
Краснеют чашечки цветов
на тонких стебельках.
Мелькают птицы в вышине,
взмывая в облака,
И рыба плещется на дне
лесного ручейка.
* * *
Смотрю на пик
крутой скалы,
Передо мной
высокий бор.
Зеленый плющ
одел хребты,
Бамбук скрывает
гребни гор.
В долине слышен
плеск ручья,
Бьет монастырский
барабан.
Из темных недр
курится дым,
Во мгле сгущается
туман.
ПРОГУЛКА К ЗАПАДНОМУ ОЗЕРУ
Поодаль я слышу
немолкнущий стрекот сверчка,
Вблизи раздается
протяжная песнь рыбака.
Недуги и хвори
давно обступили меня,
Но я все равно
без прогулки не мыслю и дня.
Вот стены и крыши
вдали уже скрыл поворот,
А я неустанно
шагаю вперед и вперед.
Взбегает тропинка,
змеясь, на крутую скалу,
С высокой террасы
смотрю на летящую мглу.
Под ласковым ветром
цветущий колышется сад,
И белые тучи
на горных отрогах лежат.
вернуться
На дне моей чаши лесной хризантемы цветы... — В старом Китае иногда пили вино с лепестками хризантемы, горечь которых как бы напоминала о приходе печальной осени.
вернуться
Белые росы — см. предисловие. Наиболее ранний случай употребления образа росы в качестве символа быстротечности жизни мы встречаем в народной песне юэфу эпохи Хань (II в. до н. э.):
Роса на диком луке
Так быстро высыхает,
Но, высохши теперь,
Назавтра утром
Опять падет...
А человек умрет,
Уйдет однажды —
Когда он воротится?!
(Пер. И. Лисевича)
вернуться
Высятся деревья [...] Голая равнина стелется кругом. — В этой антитезе можно усмотреть завуалированное противопоставление людей высоких устремлений, «благородных мужей» и «людей ничтожных», чиновной «черни», погрязшей в суете мира.
вернуться
Как Фу Си мудрейший и почтенный Тан. Фу Си — мифический культурный герой, приобщивший китайцев к начаткам цивилизации. Он обычно входит в число «Трех владык» глубочайшей древности, среди которых могут быть названы и богиня Нюйва, создавшая людей и починившая небосвод, прохудившийся во времена потопа, и Суйжэнь, научивший людей добывать огонь, и Шэнь Нун, обучивший их землепашеству. По преданию, Фу Си научил предков китайцев варить пищу, ловить рыбу сетями, дал им брачные установления, открыл законы музыкальной гармонии и изобрел лютню (цинь) и цитру (сэ). Однако наиболее важным считается введение Фу Си иероглифического письма взамен прежнего, узелкового. Ему приписывается создание «восьми триграмм», которые легли затем в основу знаменитой «Книги перемен» («Ицзин»).
Чэн Тан — легендарный основатель китайской династии Шан Инь (правил ок. 1728-1698 гг. до н. э.). При нем, как утверждает легенда, началась добыча и обработка меди. Конфуцианская традиция ставит ему в заслугу возвращение к древним законам, старинной простоте и добродетели. Известна притча о том, как Тан обрезал у птицелова три стороны сети, оставив ему только одну, и, обратясь к пташкам небесным, изрек: «Днесь можете летать, куда хощете, прямо, направо и налево; но если явитеся вредны человекам, остается еще одна сторона сети к переловлению вас» (безым. пер. XVIII в.). Эта притча считается аллегорией, рисующей образец поведения милостивого государя. Во время страшной семилетней засухи, поразившей страну, Тан вознамерился принести себя в жертву, считая, что он единственный виновник гнева небес, однако хлынувший после его публичной покаянной речи ливень предотвратил жертвоприношение. Традиционные образы Фу Си и Чэн Тана, которые почитались конфуцианцами за введение мудрых установлений, вырвавших людей из состояния дикости, мало похожи на трактовку поэта.