– Вы к чему это ведете? – с опаской спросил Либрис.
– А! – ответил Фальстаф, пытаясь припомнить, что он хотел сказать. – О да. Я видел это хваленое усовершенствование – четвертую версию в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году. «Навеки изменит наше чтение» – так говорил Совет жанров. И что получили? Великий Абзац. Почти все произведения Еврипида, Эсхила и Софокла исчезли с концами, и мы создали граммазитов.
– Не доказано, что именно четвертая версия привела к появлению граммазитов, сэр Джон…
– Да ладно, Либрис, у вас что, мозги усохли? Я же был там. Я видел. Я – знаю.
Либрис воздел руки.
– Я пришел сюда не спорить, сэр Джон. Я просто излагаю факты. В любом случае граммазиты несовместимы с СуперСловом™. Текст будет запечатан – им просто нечего станет есть.
– Ну, надейтесь-надейтесь, сэр.
– Мы это знаем, – твердо ответил Либрис и добавил уже медленнее: – Послушайте, КНИГА 4 действительно была большой ошибкой, и мы откровенно в этом признаемся, именно потому мы так долго разрабатывали и жестко тестировали СуперСлово™. Она не ради рекламы называется высшечитабельной. – Он на мгновение умолк. – Она неизбежна, леди и джентльмены, – так что привыкайте.
Он ожидал очередных нападок со стороны Фальстафа, но старый приятель короля Хэла сел и печально покачал головой. Больше никто ничего не сказал.
Либрис отступил на шаг и посмотрел на Глашатая, который позвонил в колокольчик.
– Ну-с, спасибо, что выслушали словомагистра Либриса, и я, со своей стороны, хотел бы поблагодарить его за то, что он пришел к нам и обо всем рассказал.
Он начал аплодировать, и мы присоединились – за заметным исключением Фальстафа и Брэдшоу.
– Презентационные буклеты вскоре доставят, – сказал Глашатай. – Через десять минут получите личные задания. И помните: осторожность и еще раз осторожность. Все. Заседание закрыто.
И он снова позвонил в колокольчик.
Либрис спустился с кафедры и затерялся в толпе прежде, чем Брэдшоу успел его еще о чем-нибудь спросить. Мисс Хэвишем положила руку командору на плечо. Брэдшоу был единственным мужчиной, к которому мисс Хэвишем питала хоть какие-то дружеские чувства. Наверное, это было следствием долгого сотрудничества по работе.
– Я уже слишком стар для таких игр, малышка, – прошептал он.
– Я тоже, Траффорд. Но кто будет учить молодежь?
Она кивнула в мою сторону. Меня уже десять лет как не относили к категории молодежи.
– Устал я, Эстелла, – грустно сказал Брэдшоу. – Хватит с меня новых технологий. Я возвращаюсь в свою книгу. По крайней мере, не придется терпеть всю эту чушь в «Брэдшоу из Конго». Прощай, старушка.
– До свидания, командор. Кланяйтесь от меня миссис Брэдшоу.
– Спасибо. А вам, мисс… простите, напомните мне ваше имя?
– Четверг Нонетот.
– Да, конечно. Ну что же, удачи вам.
Он улыбнулся, приподнял шлем и удалился.
– Старый добрый Брэдшоу, – усмехнулась мисс Хэвишем. – Начиная с тридцать восьмого года он уходил на покой раз десять. Думаю, мы его увидим на следующей неделе.
– А! – воскликнул, подходя к нам Глашатай. – Хэвишем и Нонетот! – Он сверился со своими заметками. – Вы ведь не пытались поставить рекорд скорости По Ту Сторону или в ином мире?
– Я?! – возмутилась Хэвишем. – Конечно нет!
– Ладно, – пробормотал Глашатай, ни на йоту ей не поверив. – Совет жанров извещает, что любой агент беллетриции, злоупотребляющий своими привилегиями, будет подвергнут суровому наказанию.
– Насколько суровому?
– Очень суровому.
– Не посмеют, – отмахнулась Хэвишем. – Так что вы там для нас припасли?
– Вы председательствуете на разбирательстве по поводу напряженности в «Грозовом перевале».
– Я уже отсидела свои шесть разбирательств. Теперь очередь Фальстафа, – возразила Хэвишем.
– А вот это неправда, – ответил Глашатай. – У вас только третье разбирательство. Менять адвокатов каждую неделю не лучший способ уладить дело. Все должны отработать свое, мисс Хэвишем. Даже вы.
– Ладно, – вздохнула она.
– Вот и хорошо. И лучше не затягивайте!
И Глашатай быстренько ретировался, прежде чем мисс Хэвишем успела ответить. Она несколько мгновений стояла молча, словно вулкан, который думает, взорваться ему или нет. Потом сверкнула глазами на меня.
– Ухмыляемся? – рявкнула она.
– Никак нет, мисс Хэвишем, – ответила я, старательно пряча веселье по поводу того, что персонаж вроде нее станет консультировать кого бы то ни было по какому-либо вопросу – особенно по части ярости.
– Пожалуйста, объясни, что тебе показалось таким забавным, – наступала на меня она. – Мне очень интересно!
– Я улыбнулась от удивления, – сказала я.
– Да? – не поверила она. – Что ж, прежде чем ты придешь к ошибочному выводу, будто меня хоть в малейшей степени волнуют чувства кучки напыщенных идиотов, заруби себе на носу: мне просто приказали сделать эту работу, все равно как если бы меня призвали на службу в Защиту Хитклифа. По мне, лучше б он сдох, но приказ есть приказ. Принеси мне чаю, и встретимся у меня за столом.
Споры по поводу усовершенствования СуперСлова™ не утихали долго. Я улавливала обрывки разговоров, в которых оценка варьировалась по всей шкале от полного неприятия до горячего одобрения. Это не играло роли: беллетриция – единственное полицейское агентство, которое не имеет никакого веса в политике. Все решали высшие силы в Совете жанров. Прямо как в ТИПА. У стола с закусками я наткнулась на Вернхэма Дина.
– Ну, – спросил Дин, накладывая себе пирожных, – что думаете?
– Брэдшоу и Фальстаф немного выбиты из колеи.
– Осторожность – преимущество, которое порой недооценивают, – взвешенно заметил он. – А какого мнения Хэвишем?
– Точно не знаю.
– Верн! – окликнула Беатриче, подходя к нам вместе с леди Кэвендиш. – Итак, какой сюжет в «Винни Пухе»?
– «Триумф неудачника»? – предположил мой собеседник.
– Я же тебе говорила! – повернулась Беатриче к Кэвендиш. – Медвежонок с опилками в голове побеждает превратности судьбы! Ну, убедилась?
– Нет, – ответила та. – Это исключительно «путешествие и приключение».
– Да у тебя все «путешествие и приключение»!
– Именно.
Они продолжали пикироваться, а я взяла чашку и блюдце.
– Вы еще не знакомы с миссис Брэдшоу? – спросил Дин.
Я сказала, что нет.
– Когда познакомитесь, не смейтесь и не хихикайте.
– Почему?
– Увидите.
Я налила чаю для мисс Хэвишем, не забыв добавить молока. Дин съел канапе и спросил:
– Как вы поживали эти дни? На момент нашей последней встречи у вас дома были неприятности.
– Я сейчас живу в Кладезе, – сообщила я, – благодаря Программе по обмену персонажами.
– Правда? – удивился он. – Забавно. Как идет последний роман Фаркитт?
– Думаю, неплохо, – ответила я, помня об испытываемой Верном неловкости по поводу его роли картонного злодея. – Рабочее название – «Бесстыдная любовь».
– Вполне в духе Фаркитт, – вздохнул Дин. – И там наверняка будет кто-нибудь вроде меня – как обычно. И деревенская служанка, которую изнасиловал кто-то вроде меня, а потом жестоко вышвырнул, чтобы она родила в лачуге и отомстила десять глав спустя.
– Ну, я не знаю…
– Это несправедливо, – продолжал он, мрачнея. – Почему я при каждом прочтении должен всегда спиваться и скатываться до ничтожества и умирать в одиночестве за одиннадцать страниц до конца?
– Потому что вы – отрицательный персонаж, а они в романах Фаркитт всегда должны получать заслуженное возмездие.
– Все равно нечестно. – Он нахмурился. – Я тысячи раз обращался в отдел внутренней регулировки сюжета, но они мне все время отказывают. Вы не замолвите словечко мисс Хэвишем? Говорят, она входит в подкомитет регулировки сюжета при Совете жанров.
48
Фальстаф
Храни тебя господь, король мой Хэл!
Храни тебя господь, мой милый мальчик!
Король Генрих
Милорд, ответьте этому безумцу.
Верховный судья
В уме ль вы, сэр? С кем говорите вы?
Фальстаф
С тобой! Король! Юпитер! Жизнь моя!
Король Генрих
Старик, с тобой я незнаком. Покайся!
Седины вовсе не к лицу шутам…