Как свидетельствуют многочисленные докладные записки с мест, именно вопрос № 5 виделся деревенским жителям основным: все мероприятие, по их мнению, было организовано только с целью получения ответа на него[106]. Власти, очевидно, неожиданно для себя столкнулись с довольно сильным противостоянием мероприятию: люди отказывались не только от ответов на вопросы переписного листа, но и вообще от любых контактов с представителями власти. При этом ни уговоры, ни угрозы, ни репрессии не могли их сломить. Веры в то, что фиксация сведений советскими статистиками не будет иметь последствий для отвечающих, не было[107].
По всей стране распространялись слухи[108], которые фиксировались органами власти в докладных с мест и пересылались в центр, что «перепись будет производиться только ночью и только одних верующих»; «перепись проводится для того, чтобы выявить верующих, которых занумеруют»[109]. Посредством слухов сообщалось, что власти интересуются не только количеством верующих, но и количеством единоличников: «Переписывают для того, чтобы установить сколько единоличников и выслать их»; «Перепись проведут ночью и на всех верующих и единоличников поставят печать»[110].
Относительно последствий, которые будет иметь ответ на вопрос о вероисповедании, существовало несколько версий. Первая из них отражала зримые реалии (подпольное вероисповедание, высылки, репрессии и т. д.) и предлагала писаться неверующими, так как: «Верующих будут высылать»; «Верующих будут арестовывать»; «Всех тех, кто записался верующим, должны забрать», либо же для тех, кто назовет себя верующим, будут созданы невыносимые условия существования: «Верующих советская власть будет преследовать, а неверующим будет хорошо»; «Всех верующих лишат хлеба, никакой справки в сельсоветах не получишь»; «Верующие будут голодать»; «Верующим не будут продавать хлеба, и они будут обложены налогами»[111].
Вторая версия базировалась на возможности неизбежной войны и скорой смены власти. Надо отметить, что тема войны – одна из самых популярных тем слухов в СССР межвоенного периода[112]. Это в немалой степени объяснялось нагнетанием истерии вокруг возможной войны советскими газетами, агитаторами. Распространялись слухи: «Всех неверующих во время войны вырежут фашисты, а война скоро будет»; «Скоро придет Гитлер и будут уничтожать неверующих и во время переписи надо скрываться»; «При переписи надо записываться верующими, иначе когда придут японцы или поляки – неверующих перебьют»; «Скоро будет война, придут поляки и всех записавшихся неверующими расстреляют и повесят на столбах»; «После переписи будет перемена власти»; «Неверующим хорошо будет при советской власти, но недолго, после войны будет хорошо верующим»; «Скоро будет война и перемена советской власти, после чего будут расправляться с неверующими»; «Советская власть долго существовать не будет, ее победят капиталистические государства, и тогда тем, кто запишется неверующим, будет погибель»[113]. В связи с этим более предусмотрительным считалось признать себя верующим.
Всенародное обсуждение новой конституции, которая провозглашала свободу совести и вероисповедания, давало надежду, что ситуация изменится, а данные о большом количестве верующих станут основанием для открытия церквей и возвращения священников: «Переписью выявляют, сколько будет религиозных и наверняка будут открывать церкви»; «Пишите, что верующий, тогда попа вернут высланного»; «Необходимо записываться побольше религиозными, то, может, откроют церковь или костел»; «По новой конституции попам дали право голоса, пишите, что верующие – возвратят церкви»[114]. И, наоборот, – если будет мало верующих, то лишат и последних церквей: «Кто запишет себя неверующим, того насильно запишут в безбожники, а если много запишет себя неверующими, то сразу все церкви заберут»[115]. Была даже версия, что значительное количество верующих заставит международную общественность обратить внимание на положение церкви в СССР: «Записывайтесь все верующими, и тогда откроют церкви, потому что эта перепись пойдет на рассмотрение Лиги Наций, а Лига Наций спросит у т. Литвинова[116], почему мы закрываем церкви, когда у нас много верующих»[117].
106
НАРБ. Ф. 4-п. Оп. 1. Д. 12035. Л. 2–7 [спецсводка НКВД БССР секретарю ЦК КП(б)Б Д. И. Волковичу «Об отрицательных настроениях и деятельности контрреволюционных элементов в связи с предстоящей переписью населения», по состоянию на 31 декабря 1936 г.]; Л. 9–12 [спецсводка НКВД БССР секретарю ЦК КП(б)Б Д. И. Волковичу «Об отрицательных настроениях и деятельности контрреволюционного элемента в связи с переписью населения», 6 января 1937 г.]; Д. 12099. Л. 3–11 [информационная сводка заведующего советского-торгового отдела ЦК КП(б)Б Иоанисиани секретарю ЦК КП(б)Б Д. И. Волковичу о ходе переписи населения по БССР, 6 января 1937 г.]; Л. 175–189 [информационная сводка заведующего советско-торгового отдела ЦК КП(б)Б Иоанисиани о ходе переписи населения по БССР, январь 1937 г.]; Л. 348–399 [докладная записка заведующего отдела партпропаганды и агитации ЦК КП(б)Б Готфрида секретарям ЦК КП(б)Б Шаранговичу и Волковичу «О состоянии антирелигиозной пропаганды в КП(б)Б и активизации церковников и сектантов в ряде районов Беларуси (по данным 40 районов Белорусси)», не ранее июня 1937 г.]; Д. 12097. Л. 3–37 [информационная сводка заведующего советско-торгового отдела ЦК КП(б)Б Иоанисиани о фактах контрреволюционной агитации, выявленных во время Всесоюзной переписи населения, январь 1937 г.]; Д. 12065. Л. 1–5 [докладная заместителя прокурора БССР Селиверстова в ЦК КП(б)Б]; и др.
107
Абсолютное большинство высказываний крестьян было записано на русском языке, поскольку именно на нем составялись докладные, однако имелись и на белорусском языке. Так как язык в данном случае не имеет дополнительной смысловой нагрузки – мной осуществлен перевод. Район, где были зафиксированы данные высказывания, не указывается, так как большинство из приведенных слухов имели довольно широкое распространение в БССР и, как отмечалось, в ряде районов УССР, РСФСР.
108
Интересный анализ имеющих место в 1920–1930-е гг. слухов представлен в работах: Виола Л. Крестьянский бунт в эпоху Сталина; Fitzpatrick Sh. Stalin's Peasants: Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivization. (русский перевод: Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне: социальная история советской России в 1930-е годы: деревня); Советская власть – народная власть. Очерки истории народного восприятия советской власти в СССР / под. ред. Т. Вихавайнена. СПб., 2003; Слухи в России XIX–XX веков. Неофициальная коммуникация и «крутые повороты» российской истории: сборник статей. Челябинск: Каменный пояс, 2011.
112
Например, в 1937 г. в связи с проводимыми военными учениями в ряде мест происходила массовая закупка соли, хлеба, керосина, мыла; в сберкассе начали изымать вклады; крестьяне перестали выходить на работу в колхоз, начали срочно убирать урожай со своих приусадебных участков, используя даже наемную рабочую силу. Аналогичная ситуация наблюдалась в 1938 г. в связи с введением особого положения. Распространялись слухи, что война уже будет в этом году и все колхозники будут уничтожены и т. д. (НАРБ. Ф. 4-п. Оп. 1. Д. 13226. Л. 5; Д. 13230. Л. 367, 384–385; Д. 13232. Л. 1–8; Д. 13217. Л. 150–154; Д. 18458. Л. 310; Д. 5578, Л. 11; Д. 14737. Л. 5–6; Д. 16792. Л. 178 и др.).