Так прошли двадцатые и тридцатые годы, но в сороковых Австрия также начинает оживать. Как ни медленно, но европейская культура вместе с развитием промышленности, торговли и земледелия делала в стране постоянные успехи и усиливала общественное значение бюргерского элемента. На смену старого, изнуренного войнами поколения пришли свежие и бодрые силы, более подготовленные к борьбе. Известную роль сыграли в политическом пробуждении Австрии и провинциальные сословные учреждения, которые Меттерних созывал время от времени для совещания по хозяйственным вопросам. Им было запрещено заниматься политическими делами, тем не менее отдельным членам этих учреждений нередко удавалось поднимать общегосударственные вопросы.
За тридцатилетнее существование система Меттерниха успела дать все свои горькие плоды. Она водворяла мир, но на развалинах; она приносила спокойствие, но ценою насилия и бесправия; она давала внешней политике Австрии блеск и силу, но доставалось все это путем разорения податного сословия.
Вследствие отсутствия гласности и общественного контроля государственная власть продолжала, как и при старом режиме, служить для личного обогащения чиновников. Сам Меттерних рассказывает, что его предшественник барон Тугут сопротивлялся в 1793 году объявлению войны французской республике, потому что все его состояние заключалось во французских государственных бумагах, которые упали бы в случае войны. Самого же Меттерниха обвиняли в том, что он, кроме поместий и замков, которые ему дарил император Франц, получал также подачки от России, Неаполя, Турции и так далее. Его ближайший сотрудник Генц, точно так же, пользуясь своим положением, пускался на разные финансовые спекуляции. Доказательством этого служат следующие строки дневника княгини Меттерних: “Я нахожу, что наш друг Генц в очень печальном настроении. Сегодня он нам говорил, что, предчувствуя свой близкий конец и не желая оставить на себе никакого пятна, приводит в порядок свои бумаги. Клеменс думает, не без основания, что он уничтожает некоторые компрометирующие письма, касающиеся финансовых операций”.
Так поступали вообще все чиновники: каждый из них был в своем ведомстве маленьким Меттернихом и Генцем. К чему привела Австрию эта система бесправия, грабежа и бюрократического деспотизма – это скажет нам опять княгиня Меттерних. “Леность, неподвижность, небрежность возрастают с каждым днем, вот каким образом наша чудная монархия превращается в развалины. Никто не думает о ее спасении. Пусть благодать Божья озарит нас. Мы так несчастны, так больны и так бессильны, что если Бог не придет нам на помощь, то мы скоро совсем погибнем”. Но кто же был виноват в этой “лености, инертности и небрежности”, если не сам Меттерних? Кто издавал законы, кто назначал людей и кто должен был следить за исполнением законов, если не сам австрийский канцлер?
То, что замечала княгиня Меттерних, не могло ускользнуть от внимания ее мужа, слова которого, по всей вероятности, она повторяет. Что же предпринял Меттерних для предохранения Австрии от гибели?
На этот вопрос есть два ответа: один дает Меттерних, а другой – история.
В изложении причин своего падения Меттерних рассказывает, что в 1847 году у него зародился план “радикальных реформ”, причем слово реформа он понимает в “настоящем смысле”. Он даже думал привести в исполнение проект прусского короля о созыве представителей провинции в Вену, – проект, против которого Меттерних так негодовал всего два года тому назад. Однако Меттерних не только не осуществил своих намерений, но и не сделал даже никаких попыток к этому. В оставленных им бумагах находится только проект реформ, которые он наметил для Венгрии осенью 1847 года, а об Австрии нет ни слова.
Всю политику Меттерниха можно охарактеризовать известными словами “apres nous le deluge!”[10]. Один историк даже уверяет, что эти старые, но не потерявшие еще и до сих пор своего значения слова были повторены также и Меттернихом. Может быть, это легенда, но во всяком случае они вполне соответствуют как политике Меттерниха, так и его сокровенным мыслям. Цель Меттерниха была создать не прочное и хорошее управление страною, а управление спокойное, пока он будет жить. Что будет после него – это его не интересовало. Он всегда хотел оградить себя – свою физическую личность и свой моральный престиж. Вот что он говорит, например, в момент, когда его заставили подать в отставку. “Я заблаговременно протестую против возможного упрека, что, уходя, я уношу с собою монархию. Ни я, ни кто-либо другой не может иметь столь широкие плечи, чтобы унести целое государство. Монархии исчезают только потому, что сами отрекаются от себя”. Эта забота Меттерниха оградить свою память от упреков, эта попытка принять красивую позу в момент, когда со своего “седьмого неба” он летит вниз на землю, очень характерна для его психологии. Мы знаем, что основным мотивом в психике Меттерниха была его вера в свою полную непогрешимость. Отсюда является у него весьма естественное стремление умышленно или бессознательно взваливать на других ответственность за свои собственные ошибки. Целью политики в течение всей своей жизни он ставил сохранение внешнего спокойствия, а что это могло повести к гибели Австрии, такое соображение не входило в его расчеты. Он воображал, что мира хватит на его век, а после его смерти – хоть потоп! Но, увы, катастрофа, которая подготавливалась благодаря такой системе правления, при которой лености и ограниченности одного человека приносилось в жертву будущее народа, наступила еще при жизни самого Меттерниха. Судьба решила, чтобы он сам собрал жатву от посеянного им семени.
На старости лет владеющий в Австрии великолепными дворцами и замками канцлер должен был все бросить и искать убежища в Англии. Какая ирония судьбы! После каждого восстания в Италии Меттерних делал английскому правительству сердитые упреки за то, что оно оказывает гостеприимство политическим эмигрантам, а теперь ему самому пришлось искать убежище в свободной Англии. Он путешествовал уже не как могучий министр, которому оказывали царские почести, а как несчастный эмигрант, который старается, чтобы публика его не заметила. В его “фонаре” никто больше не нуждается; не он теперь дает советы немецким владетельным князьям, а ему приходится выслушивать предупреждения приблизительно в следующем роде: “Г-н Меттерних, держитесь подальше от нашей столицы, а то вы накличете нам беду”.
Движение началось в Австрии еще в 1847 году большими фабричными беспорядками в Богемии. Но настоящая революция произошла в марте следующего года. Первые известия о революционных движениях во Франкфурте, в Карлсруэ, в Штутгардте вызвали уличные демонстрации в Вене. Благочинная австрийская столица, где господствовали до сих пор только вахмистры, приняла вид “взбесившегося ада”, как выражается княгиня Меттерних.
Бурные волнения начались с 10 марта. Еще утром того же дня к княгине Меттерних явился один из чиновников с советом отдать свои бриллианты на хранение в какой-нибудь частный дом, потому что их дворец не в безопасности. “Я выразила сомнение в неминуемой опасности, но он ответил, что ни за что нельзя ручаться и что в случае нападения первою пострадает государственная канцелярия. Некоторое время спустя директор канцелярии тоже посоветовал мне быть настороже, потому что ненависть к Меттерниху перешла всякие пределы. И действительно, Клеменс получил анонимные письма с угрозами, а Леонтина (дочь Меттерниха) нашла под воротами своего дома прокламацию, в которой было написано: “Долой Меттерниха! Союза с Россией не нужно! Мы требуем уступок!” Конечно, все находятся в гнетущем состоянии духа и в предчувствии страшной катастрофы”.
“Сегодня Клеменс отправил Коллоредо в Саксонию с поручением спасти хоть то, что еще осталось от несчастной Германии”.
11 марта княгиня Меттерних успокаивается немного после слов графа Седельницкого, венского полицай-президиума, что движение не будет иметь последствий.
Но события следующего дня уничтожили оптимизм правительства. 12 марта был воскресный день. Драма разыгралась в двух местах: во дворце и на улице.
После смерти императора Франца в 1835 году на престол вступил слабый духом и характером Фердинанд II. Государственные дела всецело перейти к имперской конференции, где заседало всего трое человек: эрцгерцог Людовик – брат императора Франца, граф Коловрат, начальник государственного совета, и князь Меттерних. Она именно и заседала теперь во дворце и обсуждала предложение Меттерниха о принятии строгих полицейских мер.