В вечер встречи с Найджелом я нервничала так, что руки ходили ходуном. Ноги тряслись и подгибались в коленках, и я опасалась, что не продержусь и не сумею дойти до цели свидания на одну ночь, если только я все правильно понимаю и встреча вообще будет развиваться именно так.
Чувствуя мою нервозность, Клео взяла на себя роль гостеприимной хозяйки: изящно закрутив хвост, вышла навстречу Найджелу и потерлась о его ноги. Кавалер оказался очень высоким, величественным, с рыжеватыми усами. Я напряглась, поскольку не была уверена, что растительность на лице входит в мой сценарий свидания на одну ночь, однако в голове эхом отозвался голос психотерапевта: «Нужно открыться!»
— Кошка! — Брови Найджела взлетели, как графики фондовой биржи. — У меня вообще-то аллергия.
Извинившись, я заперла Клео в спальне, а Найджел тем временем неловко присел на краешек дивана. Я налила ему бокал посредственного белого вина — единственного, какое смогла отыскать в буфете.
— Я люблю собак, — сообщил гость, рассеянно стряхивая с диванного подлокотника кошачьи волоски, реальные и воображаемые.
— Я тоже, — ответила я, стараясь исправить положение. — По крайней мере, теоретически. У нас была чудесная псина, золотой ретривер, но сейчас она переехала жить к моей маме. Она уже совсем старенькая. В смысле, собака.
— Собаки более непосредственны, — добавил Найджел. — Я как-то споткнулся о кошку и сломал себе лодыжку.
— Какой ужас! — Я старалась не улыбаться, представляя себе, как напыщенный Найджел летит кувырком, наступив на кошечку. Тут я заметила краем глаза, что дверь бесшумно приоткрывается. В дверном проеме появилась четвероногая тень. Мне всегда казалось, что Клео наделена врожденным талантом открывать двери — она легко справлялась с любой преградой с первого раза, когда, еще в Веллингтоне, котенком оказалась закрыта в ванной.
Осмотревшись, она, улыбаясь, как Чеширский кот, устремилась к Найджелу и в мгновение ока вспрыгнула ему на колени, сбросив на ковер бокал с вином. Найджел вскочил и принялся отряхивать брюки. Я пыталась его успокоить: брюки остались сухими, только на полу небольшое пятно от вина, вот и все. Он снова уселся, скрестил длинные ноги.
— По-моему, ты ей понравился, — сказала я, глядя, как Клео вьется и только что в узел не завязывается вокруг шеи напрягшегося гостя. — Ой, прости, я забыла про аллергию. Сейчас… Давай-ка ее сюда.
— Да нет, ничего, — пробормотал Найджел, вынимая из кармана носовой платок. — Мне вполне удобно. Может, она почуяла, что от меня пахнет Рексом. Это мой доберман. Очень сильная, непосредственная собака.
— Да, — ответила я, теряясь в догадках, удастся ли нам продвинуться в сторону чего-то хоть отдаленно напоминающего разговор. — Да, собаки такие… непосредственные.
— В этом смысле собаки больше похожи на мужчин, — бросил реплику Найджел. — Тогда как кошки скорее напоминают женщин, не находишь? Ты могла бы написать об этом книгу.
Внезапно лицо Найджела стало темно-пурпурным, приобретя цвет австралийского шираза,[10] глаза выкатились из орбит и обратились к потолку. На миг — ужасный миг! — я решила, что это аллергическая реакция, такая сильная, что он не может дышать. Нужно немедленно вызывать «скорую помощь»!
Найджел воздел руки к небу, будто проповедник. Губы его искривились от отвращения.
— Твоя кошка, — прохрипел он, — только что… меня… описала.
Когда позвонила мама, я не стала посвящать ее в историю о свидании на одну ночь. Это было неуместно в любом случае. Голос у мамы был усталый и огорченный. Прогулки с Ратой становились для нее затруднительны. В прошлые выходные они спустились вниз под горку, к пляжу, а на обратном пути собака не смогла преодолеть подъем. Мама сказала, что ей пришлось нести Рату в гору на руках. Рата — зверюга не мелкая. Как маме удалось ее поднять — для меня загадка. Ветеринар поставил диагноз: эмфизема.
На работе утром в понедельник Николь попросила сделать ей огромное одолжение. Ее сосед по съемной квартире через пару недель женится. Они с невестой оба из Штатов, и здесь у них недостаточно знакомых, чтобы достойно отметить такое событие, гостей набирается совсем мало.
— Прошу тебя, приходи, умоляю! — приставала она. — Побудь хоть часик, больше никто не просит, просто для того, чтобы комната казалась полнее.
Ее убежденность в том, что я способна заполнить собой полупустое помещение, не показалась мне лестной. И вообще мне совсем не улыбалась перспектива единолично изображать массовку. Но обе мы знали, что в этот пятничный вечер мне больше некуда пойти и нечем заняться, ну разве что поиграть в конструктор «Лего», пока дети у своего отца.