В последние дни Гарри приболел, и Лизетта не без труда уложила его в постель: он надеялся первым встретить отца на пороге. Гарри был очень похож на Люка – копна золотистых волос, заразительный смех. Мальчик любил играть с отцом, и Лизетта надеялась, что сын поможет вернуть Люку веру в будущее и любовь к жизни. Ни у кого не оставалось сомнений в трагической судьбе приемной семьи Люка. Его родные, скорее всего, погибли в концентрационном лагере. Четыре года назад Нюрнбергский трибунал вынес смертные приговоры десяткам нацистских преступников, и весь мир узнал об ужасах фашистского режима и о массовом уничтожении людей в газовых камерах. Лизетта подозревала, что этой участи не избежали и сводные сестры Люка.
Она тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Вдали показался знакомый силуэт: Люк уверенно взбирался по тропе, закинув на плечо вещмешок. Шесть ярко начищенных латунных пуговиц блестели на кителе, сверкала медная бляха на фуражке. Досужие соседки наверняка обсуждали странного француза, который зачем-то карабкался по крутым склонам, как ненормальный, тем не менее, при случае пытались с ним заигрывать.
Люк уже почти подошел к дому. Сердце Лизетты радостно забилось. Солнце клонилось к закату, но сумерки еще не наступили. В воздухе ощущалось приближение весны.
Предыдущие жильцы оставили в доме бойкого фокстерьера по кличке Малыш. Песик привязался к Люку, который любил обращаться к нему по-французски. Вот и сейчас, заслышав приближение хозяина, пес с заливистым лаем выскочил на порог.
Люк вошел в дом, вытер ноги о коврик у входа и опустил на пол вещмешок.
– Bonjour, mon ami, ça va?[2]
Фокстерьер восторженно подскакивал у ног Люка и радостно повизгивал.
– По-английски, пожалуйста, – шутливо прикрикнула на мужа Лизетта, хлопоча у плиты.
Люк снял китель и фуражку, аккуратно повесил их на вешалку в прихожей и подошел к жене. Она улыбнулась и высыпала горох в кастрюлю кипящей воды. Люк ткнулся холодными губами в шею жены, защекотал колючей бородой.
– Малыш предпочитает общаться по-французски, – пробормотал он. – А у тебя как дела?
– Теперь прекрасно. Мне тебя очень не хватало. – Она обняла мужа и подставила ему губы для поцелуя.
Люк сжал ее в объятьях. Сердце Лизетты переполнилось любовью и нежностью к мужу. Она чуть отстранилась и шутливо потерла шею.
– Тебе не помешает побриться, – заметила она, снимая с него галстук.
Щеки Люка горели румянцем от прогулки по холоду, золотистые волосы растрепались. Даже после семи лет совместной жизни Лизетта по-прежнему страстно любила мужа. Он был в хорошем настроении, его не тяготили думы о прошлом. Она нежно поцеловала его и подумала, что сегодня ей не понадобится ночная рубашка. Люк заметил игривый огонек в глазах жены и вопросительно изогнул бровь.
– Не спеши, – хихикнула Лизетта и предупредила: – Сейчас Гарри проснется. Ему с утра нездоровилось.
Люк шутливо поморщился.
– Ох, как вкусно пахнет! – Он притянул ее к себе и жадно прошептал: – Но ты пахнешь вкуснее.
Лизетта поглядела на стенные часы и поспешно отстранилась.
– Иди переоденься и побудь с сыном, а я на стол накрою.
Она занялась жарким, сдерживая желание прильнуть к мужу и ни на секунду не расставаться с ним.
– А кофе какой ароматный! – крикнул Люк из комнаты, хотя пахло жутким цикорным напитком.
В небольшом домике легко было переговариваться, находясь в любой из четырех комнат, заставленных мебелью, что досталась Лизетте в наследство. Родители всегда мечтали поселиться в Суссексе, но автокатастрофа во Франции трагически оборвала их жизни. Характер двадцатилетней Лизетты сформировался под влиянием этой безвременной смерти: девушка стала независимой и самодостаточной и с необычайной серьезностью относилась к окружающему. Однако сейчас, после войны, ей хотелось радости и буйства красок, общения с друзьями и участия в жизни городка.
– Сегодня такой славный денек! – заметил Люк. – Вы гулять ходили?
– Да, ненадолго. Не хотелось держать Гарри на холоде. А еще я связалась с институтом и отправила в «Геральд» свою статью. И знаешь еще что?
Люк, одетый в домашнее, появился на пороге кухни.
– Qu’est… – начал он, но тут же перешел на английский. – Что?
– Мне предложили работу, – с гордостью заявила Лизетта. – В двух местах.
– Работу? – недоуменно переспросил он.
– Да, в ларьке на пристани, – кивнула она, протягивая мужу чашку цикорного кофе. Лизетта с опаской начала этот разговор, не зная, как Люк отреагирует на ее желание подыскать себе занятие. – Миссис Эванс ищет продавщицу на полставки. Наступают теплые деньки, посетителей будет больше. – Она заметила ошеломленное лицо мужа и торопливо добавила: – Хотя мне больше нравится работа официантки в отеле «Гранд». Мне все советуют туда обратиться, у меня же есть опыт работы в лондонской кофейне «Лайонс».
– А как же Гарри? – удивленно сказал Люк.
– Если устроюсь к миссис Эванс, то буду брать его с собой. А если возьмут в «Гранд», то найму няню. Миссис Динкворт с удовольствием за ним присмотрит. Вдобавок, через полгода Гарри пойдет в детский сад… Пей кофе, остынет.
– И что ты ей ответила? – поинтересовался Люк, не обращая внимания на предложенный кофе.
– Кому? Миссис Эванс? Ну, я ей сказала, что подумаю, но мне очень хочется согласиться… хотя бы на одно предложение.
– Хотя бы на одно? Зачем? – осторожно спросил он, желая избежать ссоры.
– Понимаешь, мне надо чем-то заняться, – объяснила Лизетта. – А то я здесь как будто взаперти.
– Взаперти… – задумчиво повторил Люк. – Ты чувствуешь себя узницей? А как же твои подруги? У тебя есть увлечения, ты в любительском театре собиралась играть… Да и вообще, ты – душа общества, – с завистью произнес он. – По-твоему, работа в кондитерской избавит тебя от воображаемого одиночества?
Лизетта огорченно вздохнула.
– Я не совсем понимаю, чем вызвано твое желание пойти работать, – продолжил Люк. – Ни одно из занятий не сравнится с агентурной деятельностью. Ты жаждешь приключений, но их не будет, – с шутливой укоризной заметил он.
– Нам нужны деньги, – возразила она, переходя к теме, знакомой каждой послевоенной английской семье.
– Неправда, – ответил он и уставился в окно.
– На родительские деньги мы долго не проживем…
– Вот только не попрекай меня своим наследством. Это твои деньги, трать их на себя и Гарри. Мне хватает, – с плохо скрытой обидой перебил он.
– Да, но все твои деньги остались в Провансе, – ответила Лизетта и тут же прикусила язык.
– Я не об этом. Моего заработка нам вполне хватает.
– Хватает, если переехать на остров Уайт.
– Там семьям смотрителей предоставляют жилье. Ты не захотела туда переселяться, значит, проживем здесь. Я не жалуюсь, наоборот, мне очень нравится, что вы с Гарри здесь, неподалеку. И это совершенно не означает, что тебе надо работать на пристани, где ошиваются всякие подозрительные типы… еще и моего сына брать с собой.
– Твоего сына? Я думала, он наш с тобой сын.
– Тем более стоит задуматься о его будущем. По-твоему, прибрежный ларек – подходящее место для ребенка?
– Нет, конечно. Понимаешь, у Гарри здесь нет друзей, а ему необходимо общение, иначе он вырастет замкнутым и нелюдимым, как…
– Как я? – прервал ее Люк.
– Нет, я хотела сказать, как мы с тобой. Жизнерадостными нас не назовешь.
– Ну, когда-то я был общительным…
– Ох, началось… – вздохнула Лизетта, догадываясь, что Люк воспринимает это как упрек. – Послушай, война окончилась. Забудь о прошлом. Я ведь о нем забыла!
– Ты не потеряла…
– Неправда! – раздраженно воскликнула она и заметила, как губы Люка искривила презрительная усмешка.
– По-твоему, смерть немецкого полковника сравнима с гибелью моих сестер и родителей?
Лизетта отшатнулась, будто ее хлестнули по щеке.
– Не смей… – начала она, но слова не шли с языка.
Люк стремительно вышел из кухни. Входная дверь захлопнулась. Шум разбудил Гарри. Лизетта оперлась рукой о стол и разрыдалась. Как глупо! Несколько опрометчивых фраз разрушили мимолетное ощущение счастья… Она сама виновата: не надо было напоминать Люку о прошлом.