Солнечным осенним утром дорожная карета, запряженная парой уставших лошадей, въехала в северную столицу. И никто бы не заметил ее среди других экипажей, если бы не странный кучер, одетый в пестрый халат совершенно невообразимой расцветки, украшенную позументами треуголку, широкие, канареечного цвета шаровары и восточные туфли с загнутыми носами. Нелепая одежда вызывала смех у случайных прохожих, но, взглянув на лицо кучера, люди отворачивались и торопились убраться с дороги. Крючковатый нос, нависающий над иссиня-черной бородой, единственный глаз, горящий затаенной злобой, и массивная серьга в ухе никак не вязались с шутовским нарядом и больше подходили разбойнику, а не слуге.
В карете дремал богато одетый господин лет сорока. Обилие украшений, драгоценных перстней наводило на мысль о склонности к щегольству или несметном богатстве. Бриллианты замысловатой броши, скреплявшей жабо, рассыпали блики по стенам кареты.
От неожиданного толчка мужчина проснулся, открыл глаза и, зябко поежившись, выглянул в окно. Щурясь от солнца, неожиданно яркого после полумрака кареты, путник с интересом рассматривал строящийся Санкт-Петербург. Столичная знать, стараясь перещеголять друг друга, возводила особняки и дворцы. Город был наполнен стуком топоров, визгом пил и хриплой перебранкой рабочих. Свежий речной воздух, пропитанный запахами древесных стружек, щебенки и краски, приятно бодрил, прогоняя остатки дремы. Солнце отражалось в мокрой после ночного дождя мостовой, золотило шпиль Петропавловского собора, окрашивало стыдливым румянцем вычурную лепнину особняков. В такое утро хотелось создавать шедевры, открывать новые страны, в общем, вершить великие и нужные дела.
Путник высунулся в окошко и что-то крикнул вознице на странном гортанном языке. Кучер щелкнул вожжами, совершенно по-разбойничьи гикнул, и лошади пошли быстрее, переходя на рысь. Карета прогремела по мостовой Невской першпективы[1], вкатилась на деревянный настил Зеленого моста, свернула на Адмиралтейскую и через некоторое время остановилась около двухэтажного особняка. Из дома выскочили слуги и споро принялись распрягать лошадей и разгружать карету. Приезжий господин о чем-то переговорил с пожилым камердинером, одетым в ливрею с золотыми галунами, вошел в дом и поднялся на второй этаж. Одна из комнат оказалась практически пуста. Лишь у стены стояли диван, обитый цветастой шелковой тканью, и маленький столик. На ярком персидском ковре, свернувшись уютным клубком, спал полосатый серый кот.
Вслед за господином по лестнице поднимались кучер и камердинер. Они, отдуваясь, тащили большой, метра два длиной, предмет, завернутый в серую холстину. По той осторожности, с которой его несли, можно было понять, что предмет сей имеет для хозяина немалую ценность. В комнате слуги поставили свою ношу у стены и сняли холстину. Под ней находилось старинное зеркало в резной раме, украшенной фигурами диковинных зверей и странными символами, вплетенными в растительный орнамент. Поверхность зеркала, выполненная не из стекла, а из какого-то матового металла, почти ничего не отражала, видимо, раритет и не собирались использовать по прямому назначению. Когда работа по установке была закончена, камердинер задержался в комнате и, с сомнением взглянув на кота, спросил:
— Кота-то прикажете убрать, ваше сиятельство? Право, не знаю, откуда он тут взялся. Не иначе, с улицы забежал.
Господин несколько секунд рассматривал сладко спавшего зверя, даже позвал: «Кысь-кысь». Но кот внимание человека проигнорировал и прикрыл лапой толстую усатую морду. Тревожить добродушное существо казалось кощунством.
— Да пусть его спит. Занятная зверушка. Ишь, как по-хозяйски расположился! Ты лучше насчет завтрака распорядись. Да скажи слугам, чтобы кофе не варили. Освобожусь — сам сварю, а то они обязательно его испоганят.
— Как изволите, господин граф. — Слуга неуклюже поклонился.
— Да, и завтрак-то сам подай и вели, чтобы меня никто не беспокоил.
Камердинер потоптался у двери, посопел, тяжело вздохнул и пробурчал:
— Не дело вы, ваше сиятельство, затеяли опять. Дурное это колдовство-то…
— Вот тебя забыл спросить! — раздраженно фыркнул граф. — Указчик тут нашелся! Пошел вон!
Слуга вытянулся во фрунт, вздернув подбородок, гаркнул: «Слушаюсь, ваше высокоблагородие!» — и исчез в коридоре.
Когда дверь закрылась, господин облегченно вздохнул, подошел к зеркалу и любовно его погладил. Граф давно и успешно занимался магией. Его иногда называли жуликом и авантюристом, но чаще боялись или восторгались, а он лишь усмехался — мнение недалеких обывателей его не интересовало. В своей очень долгой жизни Сен-Жермен повидал столько всего, что было бы глупо обращать внимание на подобную ерунду. Его страстью являлась магия, и на познание ее тайн не жалко было потратить не только годы — столетия. Путь в таинственный мир колдовства начался именно с этого зеркала. Дыхнув на поверхность, господин вытер рукавом пятнышко пыли и задумался о том, что старый солдат, в общем-то, прав. С этим развлечением пора заканчивать.