Намерения и надежды Льюля абсолютно ясны; мотивы, толкавшие его как на активную проповедническую деятельность, так и на сочинительство, — абсолютно понятны. Максимализм и легковерие — два столпа утопического сознания — заставляли его восставать против современного ему устройства общества и той данности, которой представала душа его современника. Своим «Великим искусством» он надеялся усовершенствовать человечество; менее масштабные, но вполне конкретные задачи он пытался решить своими художественными произведениями: реформировать с помощью «Книги о рыцарском ордене» рыцарство, с помощью «Книги о животных» — государственное устройство, с помощью «Книги об Эвасте и Бланкерне» — католическую церковь, с помощью включенной в последнюю «Книги о Любящем и Возлюбленном» — облагородить человеческую душу, указать ей путь к Богу и заодно расчистить этот путь.
Благородный максимализм и святое легковерие если и не достигли цели, то во всяком случае обеспечили бессмертие порожденных ими книг.
В. Е. Багно РУССКОЕ ЛЮЛЛИАНСТВО КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ
Раймунд Люллий (в соответствии с русской традицией в данном случае отдаем предпочтение латинизированной форме имени майоркинского мыслителя) предвидел мировую славу своего «Великого искусства». Об этом идет речь в главах XXXV и XXXVI его поэмы «Отчаяние». Строя свои экуменические планы, он надеялся обратить в истинную веру всех язычников и заблудших, в том числе православных, опираясь на доводы и аргументы своей философии.[163] Люллий упоминает «rosos» («russos», «rosogs», «rossos») в таких своих книгах, как «Воспитание юношества»,[164] «Спор веры и разума».[165] В «Книге об Эвасте и Бланкерне» Люллий обращается с приветствием к Деве Марии от имени всех инакомыслящих, в том числе и «русских», поскольку считает себя их «поверенным».[166] Пророчество сбылось спустя четыре века.
Творчество Раймунда Люллия достигло границ России с большим запозданием, в сравнении с другими европейскими странами. Однако и в конце XVII столетия это произошло через посредников — украинцев, белорусов, поляков, немцев. Несколькими годами ранее возникновения русского люллианства в Москве побывал Квирин Кульман (1651—1689), немецкий мистик, автор люллианского сочинения.[167]
Этот немецкий люллианец, известный своей экзальтированностью, написавший и опубликовавший в 1687 г. сочинение, адресованное царю Московии,[168] вызвал за время своего недолгого пребывания в Москве такой разброд в умах обитателей Немецкой слободы, что его сожгли в срубе как еретика 4 октября 1689 г. Это было сделано в ответ на обращение пастора лютеранской церкви в Москве Иоахима Мейнеке, обеспокоенного растущей популярностью новоявленного возмутителя спокойствия. Впрочем, вряд ли шесть месяцев пребывания Кульмана в Немецкой слободе могут послужить точкой отсчета в интересующей нас истории русского люллианства.
До сих пор в домах староверов можно обнаружить рукописи «Великой и предивной науки кабалистичной великого Богом преосвященного Раймунда Люллия, в Сарбоне Парижской академии философии и богословии и прочих наук славноименитого учителя, Маиорикския академии в Царстве Гишпанском заводчика, первоначальника, воздвижителя и нового учения, до его в прочих академиях не предлагаемого, творца и уставителя». В различных архивах Москвы, Петербурга, Киева и Твери хранится по меньшей мере пятьдесят пять списков этого сочинения — свидетельство поразительной судьбы люллианских идей в столь далекой стране.
163
См.:
167
168
Drei und Zwanzigstes Kuhl-Jubel aus dem ersten Buch des Kuhl-Salomons an Ihre Czarischc Majestaten. Amsterdam, 1687.