Мы робко шли, рука в руке,
(15) Или резвились на песке,
Сбирали жемчуг и коралл,
А в кронах рощ не умолкал
Хор звонких соловьев.
В ведерки серебра набрав
(20) В затонах, подле валунов,
Мы убегали в царство трав,
Сквозь сонный дол, витым путем,
Что вновь уже не обретем,
Меж золотых стволов.
(25) Не схож ни с ночью и ни с днем
Лучистый сумрак той поры,
Когда открылся взгляду Дом
Утраченной Игры:
Отстроен встарь из белых плит
(30) И золотой соломой крыт,
Ряд створчатых окон глядел
На море с высоты.
И здесь же — наш ребячий сад:
Редис, горчица, кресс-салат,
(35) И незабудки, и люпин —
Душисты и густы.
Самшит кустился вдоль дорог,
А дальше — наш любимый дрок,
Алтей, дельфиниум, вьюнок
(40) И алых роз кусты.
Не счесть теней среди аллей,
Не счесть в пижамках малышей,
А с ними — я и ты.
Кто норовил друзей облить
(45) Из леек золоченых,
Кто собирался возводить
Дома, помосты в кронах,
Чертогов купола.
Кто догонял цветных стрекоз,
(50) Кто напевал себе под нос,
Кто с чердака глядел на двор,
Кто плел ромашковый убор,
Кого игра звала.
Но тут и там два малыша,
(55) По-детски важно, не спеша,
Вели серьезный детский спор[19], —
И мы — из их числа.
Но отчего седой рассвет
Нас вспять стремился увести,
И отчего возврата нет
К тому волшебному пути
Вблизи береговой черты,
От пенных волн — в чудесный сад
Вне расставаний и утрат, —
Не знаем я и ты.
Вот окончательный вариант стихотворения:
Приют Утраченной Игры
Мар Ванва Тьялиэва
Мы там бывали — нам с тобой
знакома та страна:
дитя, чей локон — золотой,
дитя, чья прядь темна.
(5) Тропа ль раздумий нас вела
от очага в метель,
иль в летний сумеречный час,
когда последний отблеск гас,
и стлали нам постель, —
(10) но повстречаться довелось
нам на дорогах Сна:
темна волна твоих волос,
мои — светлее льна.
Мы робко шли, рука в руке,
(15) след оставляя на песке,
сбирали жемчуг и коралл,
а в кронах рощ не умолкал
хор звонких соловьев.
В ведерки с серебром поймав
(20) лучистый блик морских валов,
мы убегали в царство трав,
сквозь сонный дол, витым путем,
что впредь уже не обретем,
меж золотых стволов.
(25) Не схож ни с ночью и ни с днем
извечный вечер той поры,
когда впервые нам вдвоем
открылся Дом Игры:
отстроен вновь, но стар на вид,
(30) и золотой соломой крыт;
ряд створчатых окон глядел
на море с высоты.
И здесь же — наш ребячий сад:
редис к обеду, кресс-салат,
(35) и незабудки, и люпин —
душисты и густы.
Самшит кустился вдоль дорог,
а дальше — наш любимый дрок,
алтей, дельфиниум, вьюнок
(40) и алых роз кусты.
Повсюду — детский говор, смех,
шум, — но особняком от всех
держались я и ты.
Кто норовил друзей облить
(45) из леек золоченых,
Кто собирался возводить
дома, помосты в кронах
и города средь трав.
Кто догонял цветных стрекоз,
(50) кто напевал себе под нос,
кто, в ожерелье из цветов,
кружился в танце вновь и вновь,
кто, на колени встав
пред принцем нескольких годков
(55) в венце из ярких ноготков
слагал строку к строкам.
Но двое, локоны смешав,
склонив головки, не спеша,
бродили по садам,
(60) за руки взявшись, — и о чем
шел разговор у них вдвоем —
известно только нам.
Примечательно, что стихотворение называлось Домик, или Приют Утраченной Игры, в то время как описывается в нем Домик Детей в Валиноре близ города Кор; но это, по словам Вайрэ (с. 19), «Домик Игры Сна, а вовсе не Утраченной Игры, как неверно говорится в песнях людей».
Я не стану пытаться анализировать или разъяснять идеи, заложенные в стихотворениях о «Домике Детей». Читатель, как бы уж он их не проинтерпретировал, вряд ли нуждается в помощи для того, чтобы распознать личностно значимые, вполне определенные эмоции, лежащие в основе всего этого.
вернуться
Эти слова перекликаются со строчками из стихотворения Фрэнсиса Томпсона «Дэйзи»:
Two children did we stray and talk
Wise, idle, childish things.
[Двое детей, мы бродили и вели мудрые, праздные, детские разговоры.]
Отец приобрел сочинения Фрэнсиса Томпсона в 1913 и 1914 гг.