Вы замечали, что французское слово lit значит одновременно “читает” и “постель”, hein? Tiens, quel joli шутка[30]. Еще лучше: “семантика и семиотика носят красноречивое сходство с эротическим словом «семя»”. Ого, какая мощная деконструкция, правда? А “английский глагол mean имеет общие корни с moan”[31] (ну-ну). Пожалуй, я могу еще и дополнить (усиленно подмигиваю) этот образ. В моем школьном детстве жаргонным обозначением эрекции было… ой нет, ни за что не скажу, ведь у него такое нелепое значение – “корень”!
Какое вообще отношение эти саморазоблачительные подростковые игры имеют к чему бы то ни было? В мире семь тысяч языков – богатая статистическая выборка. Проводил ли французский “философ” систематическое их исследование с целью проверить свою гипотезу, что слова, относящиеся к сексу и к значению, связаны друг с другом? Маргулис, трезвомыслящий ученый, потребовала бы как минимум этого, рецензируя научную статью. Но модным умникам явно позволено увлекаться праздным самоублажением, и им это сходит с рук. Мне, однако, не следует быть слишком высокомерным: недавно я прослушал лекцию оксфордского ученика этой школы пижонского французского безумия, и мне понадобилось целых пять минут, чтобы понять, что он из себя представляет (это произошло, когда он высказал свое глубокомысленное соображение о том, что имена Иисуса и Жака Деррида оба начинаются на J).
Философские приоритеты этой книги можно понять по странной оценке авторами Хайдеггера как “возможно, самого влиятельного философа двадцатого столетия”. Он, если вы помните, был старым нацистом, в одиночку боровшимся с проблемой “бытия”. Без Хайдеггера мы бы не узнали, что “ничто само ничтожит”. Даже Лакан (любимец среди французских наставников Маргулис и Сагана) отзывается о Хайдеггере так: “стиль мусорной корзины, с помощью которого мы так ловко научились избавляться от всякой рефлексии, пользуясь отходами ее деятельности как лавкой поношенного платья”[32].
Книга строится вокруг сквозной темы стриптиза. Андрогинный стриптизер снимает один предмет одежды за другим, метафорически раскрывая наше эволюционное прошлое. Он/а непрерывно вертится и меняет пол – извините, “гендер”, – в сменяющих друг друга оборотах таинственного танца. Временами авторы неуклюже пытаются привнести в язык текста эротизм. Возможно, впрочем, что их задача в том, чтобы смутить читателя, – если да, то им это удается:
Когда она оргазмирует, под ней ненадолго появляется мужчина, ровно настолько, чтобы эякулировать, прежде чем вновь исчезнуть в ее охваченном спазмами лоне [извинения перед У. Б. Йейтсом не предлагаются][33]. В ретроспективе публика осознает, что видела, как она дает эякуляторное виртуальное рождение взрослому мужчине. Тело разворачивается, и под пляшущим животом исполнительницы танца семи покрывал виден смутный лобок, темный и волосатый. Эрегированный пенис, безошибочный знак его пола, съеживается при следующем повороте. Он становится клитором. (с. 59–60)
Фу! Но этим дело не заканчивается:
Она сладострастно стоит, широко раскинув руки и ноги. Затем медленно поворачивается и нагибается, выставив смуглые ягодицы и влажные гениталии под ними, приглашая его. (с. 60)
Эти пассажи выбраны более или менее случайно. Страницы книги переполнены подобной “порнофилософией”, у истоков которой стоял, насколько я понимаю, Жан-Поль Сартр. Но, по моему мнению, претенциозность и порно несовместимы. Невозможно отделаться от мысли, что, если бы этот абзац написал Десмонд Моррис (нет, не написал бы), его бы громко обвиняли в вопиющей, халтурной погоне за сенсациями. Простительно ли это данной книге лишь из-за имени Линн Маргулис?
На самом деле, хотя “Таинственный танец” удручающе серьезен там, где Моррис от души веселится, в одном отношении этот опус приближается к “Голой обезьяне”: обе книги совмещают очаровательно бесцеремонное отсутствие доказательств с отчаянно спекулятивными функциональными объяснениями. В некоторых случаях объяснения вообще буквально те же, хотя и без ссылок на Морриса. Излагая одну из своих теорий женского оргазма, Маргулис и Саган ссылаются на неопубликованную переписку с неким бизнесменом, которого вдохновил разговор с сексуально хвастливым американским летчиком. В действительности, как я ответил этому бизнесмену несколько лет назад, когда он мне писал, точно такая же теория была отчетливо сформулирована в “Голой обезьяне” (разошедшейся по миру всего-то в 12 млн экземпляров).
32
Из эссе Лакана “Инстанция буквы в бессознательном”. Пер. с франц. А. К. Черноглазова. –
33
Популярная цитата из стихотворения У. Б. Йейтса “Леда и лебедь”: “Так стали порожденьем лонных спазмов” (пер. с англ. А. Бушкина). –