— Да уж, зрелище, конечно, жуткое, но спасибо вам, что купили билеты и внесли свой вклад в мою зарплату.
— Вы были восхитительны! — хором воскликнули Адриенна с Сюзанной и принялись вспоминать понравившиеся им сцены, в которых блеснула сестра Сильвии.
— Какие вы милые, что так лестно отзываетесь о моей игре, однако мне срочно требуется выпивка. Как насчет бара на Эдгара Кине?
У Сильвии перехватило дыхание от того, сколько всего вдруг открылось ей: пускай она предполагала, что Адриенна с Сюзанной уже догадались о ее лесбийских наклонностях, но сама она ни словом не подтверждала этой догадки; сестрица же ее определенно считала, что тут нужно внести ясность. Все они были одеты совсем несоответствующе для заведения, куда посетительницы неизменно являлись в костюмах или платьях с блестками, так что все четверо явно поняли, куда клонит Киприан.
Впрочем, ни Адриенна, ни Сюзанна и глазом не моргнули. Сюзанна, деланно зевнув, заметила:
— Я и сама люблю пропустить аперитивчик у Лулу, несмотря на всю тамошнюю театральщину, но сейчас мне что-то совсем неохота переодеваться, а вам?
— И мне, — поспешила ответить Сильвия. — Я тоже слишком устала.
Словом, уловка Киприан сработала, и если между ними еще оставались какие-либо недомолвки насчет сексуальной ориентации друг друга, то теперь они устранились.
Все еще находясь в образе, Киприан капризно выпятила нижнюю губу и сообщила:
— Вы зануды.
— Как-нибудь в другой раз сходим, chérie, — сказала Адриенна. — Я знаю тут неподалеку одно местечко, там роскошно готовят sole meunière[17].
— Ловлю на слове, — отозвалась Киприан.
Пока они шли вниз по улице к бистро, Киприан с Сюзанной оказались чуть впереди, и, когда Адриенна продела руку под локоть Сильвии, та не преминула чуть крепче необходимого прижаться к пышным мягким формам владелицы книжной лавки.
Как-то раз, одним вечером ранней осени, сирена воздушной тревоги заревела, когда они заканчивали прибираться в лавке, собрав пустые винные бутылки и расставив по местам стулья после литературных чтений Андре Спира[18]. Соблюдая их традицию, с первым сигналом сирены Сюзанна подхватила бутылку с остатками бордо, чокнула ею о соседнюю бутылку и одним глотком весело ее осушила.
Она кашляла. Она кашляла все сильнее и сильнее, по мере того как дни укорачивались, а воздух прихватывали осенние холода.
Сильвия стыдилась чувств, которые вызывал у нее кашель Сюзанны. Кашель и темнеющие под ее глазами багровые тени. Хотя никто о том ни словом не обмолвился, Сильвия подозревала, что Сюзанна больна туберкулезом. Чахоткой. В некотором смысле эта болезнь идеально подходила такой диккенсовской красавице и ее истинно викторианской компаньонке.
Как Сильвия ни стыдилась признаться даже самой себе, она взяла за привычку появляться в лавке у Адриенны, когда наверняка знала, что Сюзанны там не будет, поскольку под вечер кашель укладывал ее в постель, требуя довольно-таки grand “petit somme”[19].
— Пожалуй, я больше живу среди книг, чем среди людей, — заметила Адриенна, пока они с Сильвией расставляли на полках недавно полученную партию новых романов.
— Да, и я тоже! — В знак взаимного признания они обменялись улыбками. Ошеломительное облегчение снизошло на Сильвию, когда она услышала, что эта богиня с улицы Одеон, чьего внимания добивались столькие выдающиеся умы, тоже предпочитает компанию слов обществу людей.
Оглядываясь в поисках свободного места на полках, Адриенна перевела свои аквамариновые глаза на Сильвию и сказала:
— Но даже мне время от времени требуется немного отвлекаться от книг. Все равно уже время закрываться. Как ты насчет того, чтобы пробежаться по залам импрессионистов в музее д’Орсе? Давненько я не проведывала «Олимпию».
Не прошло и часа, как они уже стояли перед «Олимпией» Эдуарда Мане, полной внутреннего величия фигурой обнаженной проститутки, уставившей на них с Адриенной взгляд, полный дерзкой непокорности.
— Она-то и дала начало всему, — заметила Адриенна, — всем другим полотнам, Моризо и Моне, и Ренуарам, и Боннарам с Сезаннами. Ей они всем обязаны.
Сильвия сощурилась, разглядывая алебастровую фигуру и то, как образуют ее легчайшие мазки кисти, как они складываются в облик чернокожей служанки, едва намеченный на темном фоне, и букет цветов, который та подносит своей госпоже, выполненный такими же поразительно чистыми красками. Сильвия полагала, что «Олимпия» покажется ей соблазнительной, раздразнит в ней возбуждение, недаром шестьдесят лет тому назад эта нагота вызвала огромный скандал среди первых зрителей, но нет, сегодня она смотрела на картину скорее оценивающим взглядом Адриенны. Увиденное, как она сейчас понимала, знаменовало самое начало современного искусства, которое и теперь развивали своими работами Пикассо, и Матисс, и Ман Рэй[20], равно как и писатели, экспериментировавшие с литературными вариациями живописной техники: поглощенные раскрытием возможностей языка, подобно художникам, исследующим возможности красок, разделявшие решимость изображать «современную жизнь», как называл ее Бодлер, во всем ее великолепии и во всей же гротескности. Ибо современная жизнь определенно была уделом богов, о чем недвусмысленно говорило имя проститутки, послужившей Мане натурщицей.
20
Ман Рэй (1890–1976) — французский и американский художник, фотограф и кинорежиссер, представитель сюрреалистической фотографии и фотографии так называемого «Нового в