Жонки-родовички и служанки постелили на вершине красочный ромейский ковер, привезенный князем в молодости из похода, на большой оловяной тарелке, добытой аж в далекой Галлии, принесли жареное баранье мясо, в глубоких глиняных мисках — холодную похлебку из судака и стерляди, на деревянных досках-тарелках — свежий, еще теплый хлеб, а в корчагах — медвяную сыту. Для него были поданы тоже ромейские серебряные бокалы.
Когда все расселись вокруг ковра, княжич Радогаст на молчаливый знак отца наполнил бокалы сытой[22]. Князь поднял свой бокал вверх, повернулся лицом к соседней, более низкой вершине, где стояли идолы Световида и Рода — покровителей княжеского рода и торжественно произнес:
— О, великий и всемогущий Даждьбог! Ты владеешь небом и землей, повелеваешь огнем и громом, в руках своих держишь жизнь зверей и птиц, людей и целых племен! Молим тебя, боже, защитить нас от злых духов и нечистых сил, от черного мора и липкой лихоманки-трясовицы, от всевозможной напасти и недоброго наговора, а лучше всего — от хищного, кровожадного племени гуннов! Молим тебя, всемогущий боже! И тебя молим, Род, защитник наш, и приносим жертву!
Потом выплеснул из бокала в сторону идолов немного пива, взял кусок мяса, ломоть хлеба и бросил в яр.
— Прими, боже, жертву!
Все сделали то же самое и только после этого выпили сыту и начали есть.
Разговор не клеился. Старый больной князь устал, а Тур с сыновьями еще не опомнился после спора княжичей, ели молча и быстро — лишь бы насытиться.
Солнце медленно опускалось за темный лес и от Днепра повеяло вечерней прохладой.
Кий сидел напротив Черного Вепря и исподтишка наблюдал за ним.
Одногодок, по-видимому. Лет двадцать — не больше. Невысокого роста, широкий в плечах. Крепко посаженая на упитанной шее круглая голова с копной блестящих черных волос. Из-под выразительных темных бровей смотрят быстрые и пылкие, словно огонь, глаза. Был бы даже красивым, если бы не диковатый, хищный оскал белых зубов и не маленький, немного приплюснутый нос.
На кого он похож? На отца? Нет. На брата? Тоже нет. Следовательно, на мать?
Кий знал, что у князя было немало сыновей. Однако двое или трое погибли на войне, нескольких призвали к себе боги еще подростками. Осталось двое. И такие непохожие!
Ох, не дружно живут княжичи! Черная кошка пробежала между ними! Злой глаз замутил их сердца, а Див накликал, сглазил на беду обоих! Что будет с полянскими родами, когда умрет старый князь?
А скоро-скоро кто-то из них станет на место Божедара, потому что, по всему видно, тому не долго топтать тропу жизни… Кто же? Неужели Черный Вепрь?
Кий поймал себя на мысли, что ему не хотелось бы, чтобы этот горячий и высокомерный отрок вершил когда-нибудь судьбу всего племени… Чего захотел — подчиниться гуннам! Слать к ним послов! Платить дань! С какой бы это стати?… Нет, нет, полянам такого князя не нужно! Радогаст совсем другой. Умный, рассудительный, сдержанный и, видно по всему, твердый, решительный…
Течение его мыслей вдруг прервалось. К ним приближалась женщина с большой миской в руках. Не старая еще — лет сорока пяти. Одета не как служанка или пленница-рабыня — в одежду из грубого полотна, а в тонкую вышитую рубашку и красочную юбку. На голове — шелковый чепчик, из-под которого выглядывала тугая черная коса. К чепчику, около ушей, прикреплено по три больших золотых кольца, которые во время движения тихо позванивали.
Степенно подошла — поклонилась князю.
— На закуску… Сладенького… кушайте на здоровье, княжечку милый и гости дорогие! — и поставила на ковер миску с желтыми сотами, с которых стекали капли свежего душистого меда.
Голос ее был ласков, мелодичен, но в нем слышалось какое-то чужое, не полянское произношение. Да и сама она вовсе не похожа на русоволосых, светлоглазых полянок — плотная, крепкая с круглым загорелым лицом, черной, смолистой косой и такими же темными быстрыми глазами.
«Мать Черного Вепря»! — догадался Кий, сразу заметив сходство между этой женщиной и младшим княжичем.
Его догадку подтвердил князь, сказав:
— Спаси боже тебя, Чернета! Спасибо, княгиня, что принесла нам меда душистого — из лесов наших поршанских. А теперь иди и прикажи служанкам приготовить для гостей постели. Закусим — да и на отдых!
Гости поблагодарили тоже и княгиня Чернета ушла.
Пиршество длилось до заката солнца. А как только первые вечерние сумерки упали на землю, князь попрощался и, поддерживаемый Черным Вепрем, пошел спать, а Тур с сыновьями в сопровождении Радогаста направился к небольшой хате, предназначенной им для ночевки.
22