В архивных документах князя Д. И. Шаховского сохранились письма к нему его бабушек: Н. Д. Шаховской и Е. Д. Щербатовой. По переписке видно, какую заботу и тревогу о внуке проявляли бабушки, интересуясь не только его здоровьем, но и личными делами. Так, в одном из писем Наталья Дмитриевна уведомляла Дмитрия, что его книги получены и все поручения исполнены. Из другого письма видно, как она стремилась поддержать Дмитрия материально: высылала на извозчика до вокзала 4 рубля и 60 копеек и сожалела, что не может доставить ему побольше денег; в другой раз отправила ему значительную сумму в 350 рублей.
К Дмитрию бабушки относились с особой нежностью, с любовью, неоднократно признаваясь ему: «Ты знаешь, как ты нам близок сердцу и какое живое участие принимаем во всем, что тебя касается»; «Не поверишь, как бабушка дорожит твоим вниманием»; «Нам без тебя так грустно, что не могу воздержаться от желания передать тебе хоть письменно мои тебе сердечные пожелания… Обрадуй нас хоть кратким письмецом»; «Наша томная и единообразная жизнь не оживлена твоим частым появлением, от которого сердце всегда трепетало от радости»; «Пожалуйста, милый мой Митя, успокой меня несколькими строками. Сердцу мало отрады».
В Москве, уже учась в университете, Митя останавливался у них на квартирах. Вот один из его московских адресов: Большая Никитская, дом княжны Елизаветы Дмитриевны Щербатовой, совсем рядом с местом учебы{59}.
Примечательно, что московским генерал-губернатором в то время был Владимир Андреевич Долгоруков, дядя матери Шаховского. В. А. Долгоруков был известен в Москве своей обширнейшей личной благотворительностью, он поощрял искусства, собирал живопись и книги, отдавая предпочтение религиозным сюжетам и богословским вопросам. Один из его биографов писал: «К Владимиру Андреевичу, крайне доступному, обращались все с просьбами самого разнородного, порою фантастического, но в общем всегда сверхзаконного порядка; князь обещал всем, а очень многим помогал своим крупным авторитетом и обширными связями в делах, по роду своему не подходивших ни к какому административному учреждению. Князь не приказывал, а только просил со своей неизменной улыбкой… Как ни мягок и по-магнатски вежлив был Владимир Андреевич, но в его просьбе слышался приказ, и не исполнить ее не решался никто»{60}.
Москвичи любили своего градоначальника и неизменно доказывали свои чувства, даря бесчисленные подарки в празднование каждого люста его генерал-губернаторства[1]. В один из юбилеев Владимира Андреевича, например, поклонники выкупили и преподнесли ему его родовое имение{61}. Многие ценности Владимир Андреевич еще при жизни передал в Румянцевский музей, где они заняли целую залу.
…Итак, шел 1880 год. Общество переживало период «диктатуры сердца» М. Т. Лорис-Меликова, возглавлявшего Верховную распорядительную комиссию по охранению государственного порядка и общественного спокойствия. Комиссия была создана сразу после взрыва в Зимнем дворце в феврале 1880 года и неудавшегося очередного покушения на Александра II. Ею был поставлен вопрос о проведении некоторых реформ как средства сдерживания революционного движения в стране.
Одной из первой мер графа М. Т. Лорис-Меликова, в прошлом боевого генерала Русско-турецкой войны, генерал-губернатора в Харькове, явилось удаление с поста министра народного просвещения графа Д. А. Толстого и назначение на его место А. А. Сабурова.
Д. А. Толстой перед самой своей отставкой готовил реформу университетского устава 1863 года, дававшего университетам некоторую автономию. Ситуация обострялась изданными в 1879 году новыми правилами для студентов, ужесточавшими контроль за ними со стороны инспекции. В Московском университете эти правила были введены в феврале 1880 года. Но вскоре правительственный курс принял более либеральный оттенок. Новый министр народного просвещения проектировал расширение автономии для студентов путем легализации деятельности их организаций.
Вокруг этого вопроса и разгорелось активное студенческое движение. В Московском университете было оживленно и шумно. «Курсовые, факультетские и общие сходки, — по словам Шаховского, — следовали одна за другой»{62}.
Студенческое движение в это время можно подразделить на два течения — представителей либерального «нового университета» и радикальных медиков из «старого» университета. Лидером первого был общепризнан П. Н. Милюков, который заканчивал уже историко-филологический факультет; среди тех, кто возглавлял второе течение, был будущее светило медицины П. П. Кащенко.
Тактические различия между двумя студенческими течениями состояли в том, что филологи считали более благоразумным воспользоваться политическим моментом и «вести подготовительные собрания студентов к созданию признанной правительством системы студенческих учреждений». Левые же течения, представленные преимущественно студентами-медиками и преобладавшие по численности, добивались фактического признания за студенчеством политической роли, «вносили политику в университет». «Общая сходка» или «парламент» — так формулировалось наше основное «политическое» разногласие», — вспоминал П. Н. Милюков{63}, подразумевавший, что на общефакультетских сходках, как правило, речь заходила не о студенческих учреждениях, а о вопросах общей политики, и студенческая сходка превращалась в настоящий политический митинг.
В оценке Шаховского все эти студенческие дебаты представлялись как «кой-какие недоразумения между партиями». Однако он активно интересовался тем, что происходило в студенческой жизни и, в частности, проектом новой студенческой организации, которая должна была строиться по принципам товарищества наподобие корпораций. Основным принципом товариществ организаторы хотели утвердить связь между собою лиц, окончивших вместе гимназию, например, товарищество смолян и т. д. Однако идея эта находилась в первоначальной стадии разработки и подробности проекта практически были неизвестны. Хотя большинство студентов относилось к нему явно недоброжелательно. Д. И. Шаховской, по его собственному признанию, сначала так же отнесся к проекту, но затем переменил взгляд{64}.
Помимо участия в жизни собственно студенческой, Митя довольно усердно занимался наукой. Он составлял, например, лекции Дювернуа и Всеволода Миллера по истории Ассирии и Вавилона, писал у Н. С. Тихонравова сочинение о «Домострое», увлекался, как и все первокурсники филологи и юристы, ясным изложением английской философии на лекциях Троицкого, хотя нельзя при всем этом утверждать, что он «много почерпал из того источника мудрости, которым приходилось питаться».
«Едва ли не больше всех этих лекций» он выносил из участия в живом студенческом кружке, собиравшемся еженедельно в доме студента-юриста Цемша и состоявшем главным образом из бывших учеников пятой московской гимназии. Членами кружка были, в частности, ставшие потом известными Москве С. Г. Смирнов, Н. Н. Хмелев, деревенский сосед Д. И. Шаховского, Г. А. Пагинский и др. Это был, главным образом, литературный кружок, где читались и обсуждались написанные студентами рефераты по научным и философским вопросам. Политики они «почти не касались». Сам Д. И. Шаховской, например, для литературного кружка писал сочинение по истории Греции. Но и эти занятия не могли полностью удовлетворить его. Как-то в письме к М. С. Громеке он заметил о кружке: «…ничего особенно хорошего в нем нет. Есть несколько очень умных и знающих людей — вот и все»{65}.