— О чем вы говорите? Это вещественное доказательство по уголовному делу!
— Такое дело не может находиться в компетенции милиции, — раздался сзади уверенный голос.
Высокий худощавый человек в темных очках уже несколько минут стоял на пороге кабинета и теперь быстрыми шагами подошел к столу. По строгому костюму, уверенности и специфическим манерам старший лейтенант сразу понял, что это оперативник ФСБ. Впрочем, никто другой не мог появиться в это время и в этом месте. Скорей всего Шелестов нажал потайную кнопку. Государственные секреты требуют соответствующих мер предосторожности.
— Майор Нижегородцев, — человек в темных очках предъявил удостоверение. — Сейчас мы оформим подписку о неразглашении тайны и протокол изъятия ядерного взрывателя. Потом поедем к вам, и я заберу уголовное дело.
— Дело в прокуратуре, — вяло ответил Петров. Он почувствовал, что устал и очень хочет спать. Может, теперь все успокоится и можно будет взять отгулы.
— Значит, заберем в прокуратуре! — сказал Нижегородцев. Он, напротив, был бодр и излучал уверенность.
Отгулы взять Петрову не удалось, потому что никакого спокойствия не наступило. Напротив, закрутилась такая карусель, какую не помнили даже старожилы Центрального райотдела. Трупы убитых преступников вытащили из морга, дактилоскопировали, тщательно обследовали, сделали смывы с рук на химические пробы, срезали волосы и ногти для проверки на радиоактивность.
Вполне понятно, что исполнителями грязной работы были оперативники уголовного розыска и милицейские эксперты. Петров и Саямов вместе с санитарами таскали начавшие разлагаться трупы, помогали Клыковскому срезать ногти и волосы, мыли заскорузлые, окоченевшие ладони. Следователь ФСБ только выносил постановления и давал указания, которые майор Нижегородцев доводил до исполнителей, а потом он же забирал материалы.
Исследование показало, что при жизни бандиты много стреляли. Об этом говорили следы пороха на ладонях, синяки от отдачи на плечах, мозоли от затворов на указательных пальцах. О результатах проб на радиоактивность милиционеры ничего не узнали. Зато широкомасштабные проверки по отпечаткам пальцев позволили установить личности убитых. Высокий — Аслан Дебзиев, уроженец Чечни, ранее судимый за разбойные нападения в Тиходонске и Москве. Его земляк Умар Мутаев задерживался для проверки на причастность к незаконным вооруженным формированиям и содержался в следственном изоляторе в Чернокозове, но через месяц был отпущен за недостатком улик.
— Улик им не хватило, — выругался Рожков. — Небось там ему смывы на пороховой нагар не делали!
— А если бы и делали? — сказал Петров. — За следы пороха на руках по нашим законам сажать нельзя!
Рожков еще раз выругался.
— А на фиг нам такие законы? Пока атомным взрывом не запахло, никто и не шевелился! Закон на опережение работать должен!
Действительно, атомная угроза коренным образом изменила не только отношение к убитым преступникам, но и оценку действий Петрова и Рожкова. Обвинение им так и не было предъявлено, сама мысль об этом незаметно рассосалась, как ложная беременность у собаки.
Следователь Пономарев делал вид, что и не собирался привлекать к ответственности милиционеров, а был озабочен лишь максимально точным расследованием злодеяний Дебзиева и Мутаева. Как можно естественнее он вернул оперативникам оружие и вскользь сказал, что действовали они совершенно правильно. Прокурор Трегубов на межведомственном совещании похвалил сотрудников милиции за решительные действия и скромно отметил, что его личное участие в надзоре за этим делом позволило установить его глубокие корни. Уэсбэшник Семен Михайловский, зайдя по случаю в Центральный райотдел, долго тряс руку Рожкову и хлопал по плечу Петрова.
— Рад за вас, ребята! Я все сделал, чтобы приняли такое решение, — широко улыбался он. — Но вы же знаете этих бюрократов! Хорошо, что все обошлось!
— Не только обошлось, — кисло улыбнулся в ответ Рожков и освободил руку. — Нас еще и поощрили!
Действительно, каждому выписали премию в тысячу рублей. Окупала ли эта тысяча пережитые стрессы и сожженные нервные клетки — никто не задумывался. В том числе и поощренные. В милицейской жизни много идиотизма, много зигзагов судьбы, постепенно к ним привыкаешь и воспринимаешь как должное. А кто остро ощущает все происходящее и не может к такому привыкнуть, те уходят из органов в народное хозяйство.
Премию поощренные потратили рационально: Петров купил себе зимние ботинки, а Рожков заплатил за уроки музыки для дочери. Уже через четыре дня после перестрелки у «Золотой карты» они вышли в рейд под кодовым названием «Кавказ». На этот раз рейдом руководили сотрудники ФСБ, и старшим их группы был майор Нижегородцев.
Они встретились возле входа в Центральный рынок. Все трое были в неброской одежде, только солнцезащитные очки майора нарушали принцип неприметности: летний сезон уже прошел.
— У тебя с глазами неважно? — догадался Рожков. Нижегородцев поморщился и поправил очки на чуть свернутой влево переносице.
— «Заря»[2] перед лицом разорвалась, — нехотя пояснил он.
С тех пор майор не переносил солнечных лучей и яркого света, из-за чего после нашумевшего фильма «Ночной дозор» коллеги дали ему прозвище Вампир. Как всегда бывает, кличка стала известна и «обслуживаемому контингенту». Это его раздражало.
Всем прочим погодным условиям Нижегородцев предпочитал дождливый и пасмурный день. Утро, кстати, и располагало к таким прогнозам, но сейчас, в половине одиннадцатого, тучи, как по мановению невидимой руки, разошлись в стороны и обнажили неласковое, но яркое осеннее солнышко.
— Наша задача — установить связи убитых, желательно выявить Вахита. — Нижегородцев, как и положено, провел короткий инструктаж. — Держимся вместе, контролируем проверяемых, страхуем друг друга. Задача ясна?
Отношения между столь могучими оперативными ведомствами, как МВД и ФСБ, были неприязненными на протяжении всей истории, хотя степень этой неприязни в разные времена была различной. Сейчас, когда оба ведомства изрядно утратили власть и способность влиять на окружающую жизнь, конкуренция потеряла прежнюю остроту. Осталось только легкое высокомерие к «чернорабочим» с одной стороны и снисходительность к «белой кости» с другой.
— Не вполне, — отозвался Рожков. — Какие действия в случае опасности? Каков порядок применения оружия? Кто будет стрелять первым?
Нижегородцев в очередной раз поправил очки.
— В случае реальной опасности я подаю радиосигнал и группа силовой поддержки приходит на помощь. Они и будут стрелять, если понадобится!
Рожков выпятил нижнюю губу.
— А где эта группа?
Майор показал на неприметный микроавтобус со шторками на окнах.
Милиционеры переглянулись.
— Так они пока добегут…
— Не бойтесь, успеют! Опера переглянулись еще раз.
— Это мы боимся?! — завелся Рожков. — Ты сколько раз в своей жизни применял оружие?
К его удивлению, фээсбэшника вопрос не смутил.
— Применял, — сухо ответил он. — А сколько раз — государственная тайна. И вообще, этим не хвастают.
Нижегородцев говорил дело, Рожков смутился.
— Да я и не думал. Просто к слову пришлось. Оперативники двух ведомств вошли на территорию рынка, сразу окунувшись в людскую толчею, атмосферу торга и южного изобилия. Вначале они попали в рыбные ряды.
На бесконечных деревянных прилавках лежали мокрые серебристые сазаны, хищные серые щуки, усатые сомы с расплющенными мордами и огромными ртами, шипастые тупорылые осетры и изящные длинноносые севрюги, а рядом — огромные розовые куски норвежской семги. По непонятной логике, многие покупатели предпочитали привозную мороженую семгу более привычной парной осетрине.
За свежей рыбой пошла вяленая и копченая: розово просвечивающие жиром рыбцы, тяжелые, как кабаны, цимлянские лещи — чебаки на местном наречии, похожая на кинжальные клинки чехонь, твердая серебряная таранка, мягкая, истекающая жиром шемайя. Потом начались банки с икрой: обычной черной — осетровой и для гурманов — серой, севрюжьей.