Однако гватемальские женщины совсем не всегда чувствовали себя счастливыми в нищете и часто не выражали «почтения, врожденного за многие поколения». Мужчины нередко брали задаток, отрабатывать который должны были их жены и дети, то есть фактически продавали их труд. Хуана Доминго в 1909 году написала жалобу губернатору провинции Уэуэтенанго из тюрьмы, куда она попала за отказ повиноваться после того, как «была продана собственным отцом, по существующему у наших соплеменников обычаю». Надсмотрщики постоянно приставали к женщинам, а жаловаться порой выходило себе дороже. Управляющий одной плантации, например, согласился найти и наказать насильника, но все связанные с этим расходы приписал к долгу женщины17.
Таким образом, кофе в Гватемале привел к зависимости от переменчивого зарубежного рынка, к возникновению полицейского государства, к вопиющему социальному и экономическому неравенству и фактическому порабощению коренного населения. Большие финки, принадлежавшие латинос, немцам и другим иностранцам, которые обогащались в урожайные годы, использовали пришлую рабочую силу, насильственно согнанную из близлежащих горных районов. В последующие годы это кофейное наследие привело к постоянным восстаниям, раздору и кровопролитию в одной из красивейших стран мира. «Стратегию гватемальских властей, – пишет один латиноамериканский историк, – можно кратко сформулировать так: цензура прессы, изгнание или арест оппозиции, всеобщий полицейский контроль, покорная и зависимая государственная бюрократия, сосредоточение всех финансовых рычагов в руках связанных между собой династий кофейных магнатов и благоволение к иностранным компаниям».
По стопам Гватемалы последовали соседние страны с той лишь разницей, что кофейные поместья там обычно были меньше. На севере, в Мексике, Порфирио Диас привлекал американский капитал под свой «либеральный» режим (1877–1880, 1884–1911), при котором рабочие на плантациях сахарного тростника, каучуконосов, мексиканской пеньки (из нее делали веревки и канаты), табака и кофе мало чем отличались от рабов. Вербовщики, так называемые ловцы (enganchadores), заманивали людей ложью, посулами, а то и просто похищали. Смертность среди рабочих пеньковых плантаций на Юкатане или табачных в печально известном районе Валье-Насиональ была ужасающей. По-видимому, несколько лучше обстояли дела на кофейных финках южной Мексики в горах Чиапаса, поскольку сезонные рабочие каждый год туда возвращались по своей воле.
В Сальвадоре, небольшой, но густонаселенной стране на тихоокеанском побережье к югу от Гватемалы, индейцы оказались еще более бесправными. Если в Гватемале майя первоначально жили выше кофейных земель, то в Сальвадоре индейцы занимали как раз самые подходящие для кофе местности. Экспроприация земель началась в 1879 году, а последующие законы 1881–1882 годов отменили древнюю систему общинного землепользования. В 1880-х годах индейцы не раз восставали, сжигали кофейные плантации и обрабатывающие заводы. В ответ власти создали конную полицию, которая патрулировала кофейные районы и расправлялась с восставшими. Известная группа из 14 семейств, включая такие фамилии, как Менендес, Регаладо, де Сола и Хилль, владела большей частью кофейных плантаций Сальвадора. С помощью хорошо обученной полиции они поддерживали в стране хрупкий мир, прерывавшийся военными переворотами, которые заменяли одного военного диктатора другим.
В Никарагуа, к югу от Сальвадора и Гондураса, кофе начали культивировать довольно рано, но он не до такой степени определял направленность экономики, как в Гватемале и Сальвадоре. Кроме того, индейцы Никарагуа оказались более крепким орешком. На южных плоскогорьях кофе стали серьезно выращивать в 1860-х годах; там переход к новым культурам происходил сравнительно безболезненно. Но лучшие земли для кофе были расположены в северной части центрального нагорья и по большей части принадлежали индейцам. Начался знакомый процесс изъятия земли.
В 1881 году несколько тысяч индейцев захватили здание государственной администрации в Матагальпе, в самом центре кофейного региона, и потребовали прекратить насильственное порабощение. Армия подавила восстание; погибло больше тысячи индейцев. Но сопротивление продолжалось даже после того, как в 1893 году к власти пришел «либеральный» генерал Хосе Сантос Селайя, сын кофейного плантатора. Он правил страной до 1909 года, значительно усилил армию и расширил посадки кофе, несмотря на волнения и прочие эксцессы, в частности убийство крупнейшего плантатора Никарагуа.
17
Конечно, не все плантаторы угнетали своих рабочих столь беззастенчиво. В Бразилии, Гватемале и других странах было немало просвещенных хозяев, которые старались относиться к людям по возможности гуманно, платили больше, чем другие, и предоставляли медицинское обслуживание. Но даже в самых оптимальных обстоятельствах негры и индейцы оставались бедными батраками, практически не имевшими шансов повысить свой социальный статус, тогда как плантаторы жили в полном достатке и даже изобилии.