Мы говорим, что наш враг — буржуазия всех национальностей и рас, наши друзья пролетарии всех стран. Посмотрите на национальный состав подсудимых, разве это не лучшее доказательство?..
— Подсудимый Ленцнер, вы лишены слова. Генрих Штольц!
— Я присоединяюсь к словам Ленцнера.
— Фельдман!
— Я тоже!
— Поль Исти!
— В чем нас обвиняют? В принадлежности к комсомолу, к партии? Это не преступление, а честь. В том, что мы, французские солдаты, изменили родине? У нас с вами, господа судьи, разные родины.
Ваша Франция буржуазии и рантье[10] для нас не родина, а злая мачеха, и чем скорее она будет уничтожена, тем лучше…
Председатель прервал его:
— Подсудимый, вам предоставлено последнее слово. Но никто вам не разрешит использовать это последнее слово для агитации. Вы не должны забывать, что находитесь перед судом…
— Это оперетка, а не суд…
В зале раздался одобрительный смешок.
Председатель покраснел с досады. Он с минуту пошептался с членами суда, а потом, встав заявил:
— Заседание будет продолжаться при закрытых дверях. Удалить присутствующих!
Генрих Штольц поднялся со скамьи и запел:
Подсудимые подтянули на разных языках, и медленно выходившая из зала публика поддержала песню. А через несколько секунд слова нараставшей песни подхватили на улице рабочие, толпившиеся перед зданием суда в ожидании приговора.
От мощного гула гимна, от его грозных слов дрожали стены древнего здания и бледнели оставшиеся в зале судьи…
На последнее заседание, происходившее при закрытых дверях, несмотря на все хитрости и уловки, никому попасть не удалось. Какая трагедия разыгралась в последний день в зале суда, знают «избранные».
В печати же появилась только коротенькая заметка:
Кто знает, где теперь товарищи, осужденные в Майнце? Кто помнит имена всех? Живы ли они или погибли медленной смертью на французской каторге!
Ответить на эти вопросы может только верховный прокурор Франции! Но это не так важно! Важно, что дело рурских комсомольцев живет! На их опыте учатся вести антимилитаристскую пропаганду комсомольцы всего мира.
10
Рантье — человек, не участвующий в хозяйственной жизни, а живущий исключительно на проценты от ценных бумаг.