Девочка, выпростав из-под одеяла руки, протягивала их матери и кричала, требуя пищи. Лицо Атигат стало серьезным. Она посадила дочь на колени и с тем же строгим и важным лицом, словно исполняя священный ритуал, расстегнула пуговицу на своем платье; грудь ее, набухшая от молока, была большой и круглой, как земной шар. Темные, словно спелая вишня, губы девочки жадно прильнули к ней. И в эти утренние звуки вошел еще один новый звук — это девочка глотала молоко.
Вдруг она отпустила грудь и улыбнулась, обнажив чистые розовые десны. Белая пена молока скопилась в уголках губ. Ее лицо выразило напряжение, верхняя губа прижалась к нижней, потом с трудом отлепилась, и в тишине раздалось неуверенное «ба», а потом второе «ба», и вот уже легкие звуки, как первые ласточки, закружились над головой матери: ба-ба, ба-ба, ба-ба[10].
А девочка, словно радуясь своему открытию, засмеялась так громко, что длиннохвостая птица с желтой грудкой испуганно вспорхнула с ветки.
— Хасбулат! Хасбулат! — закричала, опомнившись, молодая мать. — Ты слышишь? Аминат сказала первое слово. Она сказала «ба-ба».
И на крыльцо вышел мужчина. Был он гигантского роста, с широкими могучими плечами, с выбритой до блеска головой.
— Чему тут радоваться, — сказал он. — Значит, у нас будет и четвертая дочка… Ну скажи «да-да»[11], — нагнулся он над колыбелью.
— Ба-ба, — словно дразня отца, восторженно произнесла девочка.
Смущенная Атигат подошла к мужу и с виноватой лаской прижалась к его плечу.
— Ну зачем ты обращаешь внимание на эти предрассудки? — неуверенно произнесла она.
— Не знаю, не знаю, — пробурчал мужчина. — Наша Башият сказала «ба-ба», и ты родила Хафизат. У той первым словом тоже было «баба» — и родилась Аминат. А теперь и Аминат… — Он махнул рукой, словно отчаявшись. — Видно, не дождаться нам сына. А вот помнишь, у моего брата Магомеда дочка сказала «дада», и вторым родился сын.
— И у нас будет сын, вот увидишь, — оправдывалась жена, прижимаясь щекой к его плечу и пытаясь заглянуть в глаза.
— А ты все-таки ступай в Слепое ущелье.
— Мне же надо сейчас приготовить муг.
— Я сам приготовлю.
У горцев был обычай: когда ребенок произносит первое слово, собирали у всех родственников по горстке пшеницы, гороха, бобов, фасоли, чечевицы и вместе с сушеным мясом варили в большом котле. Варево это, необычайно ароматное и вкусное, раздавали всем соседям и родственникам. Причем, если хотели сына, брали зерна в тех семьях, где были сыновья, и — наоборот.
— Возьми тот прошлогодний курдюк с черного барана, — говорил Хасбулат, собирая жену в дорогу, — и мерку пшеницы… да спички не забудь.
— Хорошо, дорогой. А ты присматривай за детьми, да не раздавай муг, пока я не вернусь.
Атигат взяла спички с выступа очага — в нем еще тлели искры от вчерашнего огня — и зашла в комнату, где спали ее старшие дочери. Башият разметалась на кровати, раскинув руки и рассыпав по белой подушке множество мелких черных косичек. Хафизат, наоборот, свернулась в клубок, почти до головы подняв сжатые коленки. Щеки девочек горели румянцем и загаром.
И так ровен и сладок был их утренний сон, что Атигат побоялась разбудить их поцелуем. Летом она с младшей дочерью спала на крыльце, чтобы детский плач не разбудил сестер.
У ворот она обернулась, помахала мужу рукой: «До вечера!» — и зашагала в горы, навстречу взрослевшему утру.
По дороге она вытащила из хурджина вязанье. Быстро-быстро замелькали в пальцах спицы. Солнечные лучи ломились о них, рассыпаясь искрами.
В горах каждый аул славится своим мастерством. В том ауле, где родилась и выросла Атигат, все женщины вязали носки — журапки. Были они ослепительно яркими и очень прочными. Причем вязали везде и всегда — у родника, передавая друг другу последние новости, в поле, отдыхая от тяжелого, изнурительного труда, в горах, когда собирали кизяки для топлива, на рассвете, когда выгоняли со двора корову. Стоило рукам освободиться на миг от повседневного труда, как в пальцах сейчас же появлялись спицы. Издали казалось, что вяжущие совершенно не смотрят на эти спицы, на эти разноцветные нити, в которых потонули пальцы. Идет по улице женщина, кого-то высматривает вдали, а руки помимо нее делают свое дело.
Вязали все. Спицы мелькали в пальцах трехгодовалой девочки и девяностолетней старухи.
Каждый род изощрялся в выдумке. Положи гору журапок и скажи: отыщи здесь журапки женщин рода Нуцалаевых. Любой безошибочно отличит их.