Он кивнул, не удостоив меня взглядом.
Ясно. Немногословный княжич.
Мы прошли мимо очередных ступеней, и я указала на них рукой:
– Разве покои князя не там же, где и твои?
– Нет. Нет, он… – Торей запнулся о собственную ногу и выругался. – Его покои теперь внизу.
– Зимой ему будет холодно.
– Не будет.
– Потому что он болен?
Торей резко остановился, и мне стоило усилий не пролететь сквозь него.
Наши взгляды встретились.
– Мы не будем это обсуждать. Никогда. Ясно? – Его бас прокатился эхом по каменному коридору.
Оставшуюся часть пути мы молчали, пока не оказались подле узкой дубовой двери, сплошь покрытой давигорскими тешксами[7]. Короткие линии, выдавленные ножом, пересекали друг друга и образовывали подобие снежинок. Наши народы многим отличались, но когда-то мы были едины, и что-то до сих пор напоминало об этом. Такие тешксы делали на кроватях больных, а суеверные набивали их краской на своих телах. Я царапала их у изголовья кровати бабушки. Эти тешксы отгоняли смерть.
Мне стало жаль Торея. Потерять близкого человека ужасно. И когда это происходит быстро, как со мной, остается только оплакивать тело и дни, которые вам не суждено провести вместе. Куда страшнее смотреть, как жизнь медленно угасает в том, кого ты любишь. С каждым восходом солнца он становится слабее, все больше исчезает из мира живых, а ты ничего не можешь сделать.
– Ты остаешься здесь. – Торей стукнул по дереву и вошел. Нить потянулась за ним и прошла сквозь закрытую дверь.
Я осталась в тишине и одиночестве. Какими же долгожданными они были после стольких событий! Отойдя в сторону, я приложила пальцы ко лбу и зажмурилась. Точно не сплю? Распахнув глаза, тяжело вздохнула. Валгомский замок никуда не делся, и нить на руке все так же тянулась за дверь.
Чувство беспомощности в груди нарастало с каждым вдохом.
Когда я еще была жива, в деревне ходили слухи, что скоро начнется война с валгомским народом. Мол, князь Великих лесов расторг уговор о свадьбе, но и о продолжении мира речи быть не могло. Мы старались жить как прежде, но любая весть из столицы наводила шуму, и все чаще мужчины собирались во дворах и говорили, мол, уже вот-вот и начнется. Так все же началась?
Торей вылетел в коридор, хмурый пуще прежнего.
– Отчитали за дружбу с шиньянкой? – Я не удержалась от издевки.
– Мы не друзья. – Он провел ладонью по лицу. – Но меня не выпустят из замка, пока отец не поверит, что ты можешь меня защитить.
– Ну и сидеть тебе здесь до конца своих дней.
– Закрой рот, – прошипел Торей, прожигая меня взглядом. – Если моя свобода зависит от твоего умения владеть мечом, я сделаю из тебя воина. Завтра начинаем уроки! А до утра умолкни, сделай милость. – Он ухмыльнулся и зашагал по коридору.
Я фыркнула ему в спину.
Ты не доживешь до утра, светлейшество.
5. Ночь
Никогда не любила темноту. С детства я страшилась наступления сумерек, и в них мне чудилась всякая нечисть. Вот Кудо[8] сидит у печи и ждет подношения, а если не дать ему шерсти животного – он сдерет с меня волосы заживо. А вот в окно заглядывает вирься[9], жаждущая отведать человеческой плоти. Минуло много зим, и я перестала видеть образы во тьме, однако отголоски воспоминаний будоражили мысли перед сном. Но эту ночь я ждала.
Вечер принес новое знание о моей жизни ойме: я не могла касаться ничего вокруг. Это я выяснила, когда попыталась сесть на сундук – провалилась сквозь него, а вот под пол не ушла.
Кисей приносил в покои то свитки, то мечи, а в третий раз – одежду: штаны, рубахи, платье и пару сапог.
– Это тебе, – сказал Торей.
Когда усталость взяла свое и княжич уснул, я замерла, вслушиваясь в его дыхание: спокойное, постепенно затихающее.
Я осторожно поднялась с пола и встала на цыпочки. Торей лежал на спине неподвижно и расслабленно, раскинув руки в стороны.
Вот и стань той Авой из сказаний. Ты на поле брани, а он враг, которого надо извести. Ты уже мертва, так что не робей! Смерть сына точно скосила бы князя, и тогда на мой народ нападать будет некому. Представь, что ты та Ава!
Ладони обхватили нить и натянули ее. Я сделала несколько шагов и замерла – вдруг не спал. Но княжич не шевелился, и дыхание его звучало все так же. Как волк за добычей, я плавной поступью двигалась к кровати, пока не нависла над своим хозяином.
Уговорить себя на такое было просто, и это пугало. Я не задумывалась, что стану убийцей, казалось, меня это и не заботило. А вот мысль о том, чтобы остаться на привязи и беречь валгомца, быть его прислугой, заставляла сжимать нить сильнее.