Глаза Торея испуганно округлились.
– Как это – лишь раз? – Он в два шага оказался подле Викая. Он был выше головы на две, и старику пришлось вздернуть подбородок, чтобы посмотреть на светлейшество. – Говоришь, отныне у меня в хранителях будет девка-шиньянка, да еще и мертвая невеста к тому же?
В груди кольнуло. Никто еще не называл меня мертвой невестой, а ведь так и было. В моих волосах виднелась красная тонкая лента с нанизанными камушками агата – знак того, что вскоре я бы стала женой. И похоронили меня в белоснежном покае, уже расшитом сермами[5] нашей богини Светавы. И впрямь мертвая невеста.
Викай выждал и медленно опустил подбородок, а затем снова поднял.
– Сочти ее обещание исполненным и позволь уйти на покой – не терзай душу после смерти, богов ради!
– Тонар велел призвать хранителя, я не могу не внять его последним словам, – с жаром выпалил Торей и повернулся ко мне. – Ты! Меч или лук в руках держать умеешь?
От одного его обращения мне стало страшно. В голосе звучала только вражда, в глазах горело лишь безрассудство.
Ответить мне не дал жуткий вой: он вихрем ворвался сквозь окна, заполнил собой комнату. Нет, то был не вой, а протяжный трубный гул.
И Торей, и Викай ринулись к окну.
Мужчина охнул:
– Неужто воеводы вернулись?
– Вести с границ привезли! – Торей радостно хлопнул ладонью по стене и пролетел мимо меня к двери.
Нить потянула за ним.
Снаружи звук был громче. Он наполнял коридор, разбиваясь о стены.
Мы бежали, и мне приходилось подлаживаться под широкий шаг, чтобы не упасть. Вскоре мы оказались на площадке со ступенями – они вели вниз на все четыре стороны.
Вести с границ? У них на границах войска?
– Так вы все же развязали войну?
Я бросила вопрос ему в спину, и Торей остановился, посмотрел на меня через плечо и нахмурился, будто только что увидел.
– Вам земель мало? Это мы на клочках ютимся, так оставили бы нас в покое!
– Что ты мелешь, девка? Лесам ваши земли и даром не нужны.
Он повернулся ко мне, и я отступила. Теперь, когда, кроме него, рядом никого не было, страх в душе проснулся и заставил умолкнуть.
Послышался топот, и вот мимо нас пробежали шестеро мужчин в одинаковых одеяниях: рубахи цвета сухой земли, такие же безрукавки и штаны. К ткани были пришиты металлические пластинки, скрепленные между собой так, что не стесняли движения тела. На головах – шлемы, напомнившие мне глиняные миски под кашу. В руках – копья, похожие на то, что у Викая на стене висит. Увидев нас, люди замерли в поклоне перед Тореем. Один из валгомцев покосился на меня и даже приоткрыл рот от удивления. Торей заметил это и грозно рявкнул. Мужчины тут же двинулись дальше, и я проводила их взглядом. Со спин на меня смотрели морды медведей, вышитые серебряными нитями.
Мы же больше не спешили. Торей будто вспомнил, что я поплетусь за ним, и потому развернулся спиной и уперся руками в стену.
Нас окружали окна, забранные решетками, но сквозь них все равно виднелись задний двор и конюшня. Я шагнула к одному. Взору предстала округа, такая же мрачная, как и все остальное. Ни единого цветка! Моя шиньянская душа порадовалась бы даже ромашкам, всяко лучше этого мрака.
– Здесь все такое же темное, как и история вашего народа, – прошипела я на свою беду.
Слова заставили Торея опустить голову и издать не то смешок, не то проклятие.
Нить на моей руке дернулась и с силой притянула к его ногам. Сидя подле сапог, я еще никогда не чувствовала себя такой маленькой и ничтожной. Страх, сковавший меня, напомнил, как сильно я отличалась от той выдуманной Авы, скачущей по полю брани с мечом. Она никогда бы не позволила такому произойти. Она бы ударила обидчика, сбила с ног, придумала бы что угодно, но спаслась. Я же вжалась в пол под тяжелым взглядом валгомца. Он опустился на одно колено и склонился надо мной. Вблизи его лицо казалось еще шире, черты лица – грубее, а глаза стали черными. Пугающе черными.
Торей накинул мне нить на шею и сжал под волосами. Кожу больно резало, а я почувствовала, что не могу вздохнуть.
Пальцы царапали нить. Я хрипела. Воздуха не хватало, и невольно я начала извиваться под его отрешенным взглядом.
Торей не улыбался своему деянию – наблюдал. Я попыталась ударить его по лицу, но ладонь прошла насквозь.
– Тебе было велено не раскрывать рот. – Он приподнял нить и меня. – Теперь ты в моей власти и будешь делать то, что я сказал. А я сказал: «Молчи». Тебе ясно, шиньянка?
Все происходящее казалось ненастоящим, еще одним дурным сном. Но боль от удавки напоминала – все было наяву: я в плену у врага, и даже смерть не спасала от боли и страданий, на которые он меня обрек.