Они смотрели друг на друга, и в глазах их горел огонь непримиримости.
Конечно, Габриэль понимала, что Мися в какой-то мере права. Но ее жизнь никогда уже не вернется в прежнее, светлое русло, какие бы усилия ни предпринимала подруга. Дом, который выбрал и купил для нее Бой, нес на себе печать его вкуса и взглядов. Эта атмосфера отчасти заменила бы Габриэль чувство защищенности, которое она испытывала только в его объятиях. Она не могла отдать в чужие руки его последнее приобретение, это казалось своего рода предательством. Но ничего этого она не сказала, боясь, что одно неверное слово — и Мися уйдет, даже не попрощавшись.
Так и не дождавшись ответа от подруги, Габриэль наконец сделала над собой усилие и произнесла примирительным тоном:
— У меня уже есть кое-какие мысли по поводу обстановки. Все будет выдержано в светлых тонах в сочетании с темным деревом. Что ты на это скажешь?
Мися равнодушно пожала плечами, но в ее глазах загорелся интерес.
— Черное и белое. Да. Пожалуй, это может быть очень эффектно.
— Я хочу и дом покрасить в белый цвет, а ставни покрыть черным лаком, — оживленно продолжила Габриэль.
— Черные ставни? — В глазах Миси опять появилось удавление и растерянность. — Я тебя умоляю. Это уж чересчур. Это вызов всем традициям.
«Это знак моей вечной скорби», — мелькнуло в голове у Габриэль, а вслух она сказала:
— Мне всегда было наплевать на приличия и традиции.
Губы Миси дрогнули.
— Соседа тебя возненавидят.
В глазах Габриэль вспыхнуло упрямство.
— Я знаю.
— А вот я тебя люблю и подарю тебе такое элегантное и изысканное оформление, какое этому дому и не снилось! — заявила Мися и раскрыла Габриэль объятия.
На мгновение пустая гостиная вновь огласилась смехом подруг.
Часть вторая
1920–1921
Глава первая
— Добро пожаловать в Венецию, мадемуазель!
Габриэль вздрогнула и растерянно посмотрела на приветливое лицо проводника, приоткрывшего дверь купе. В последние часы путешествия ее неотступно сопровождали кошмарные видения. Даже через несколько месяцев после гибели Боя подсознание настойчиво рисовало последние минуты его жизни. Стоило закрыть глаза, как в голове раздавался визг тормозов. Стук вагонных колес переносил ее в салон автомобиля, где она, невидимая, как привидение, наблюдала с заднего сиденья за катастрофой. Тормоза локомотива перед остановкой на вокзале Санта-Лючия в очередной раз воскресили в ее фантазии эти ужасные звуки, предшествовавшие взрыву кабриолета.
Он ехал на бешеной скорости. Бой никогда ничего не делал осторожно или медленно. Рев мотора звучал музыкой в его ушах, то скерцо, то рондо. Визжали тормоза, сталь терлась о сталь, резина об асфальт. Потом автомобиль вдруг поднялся в воздух, ломая кусты и ветви деревьев, врезался в скалу и, взорвавшись, превратился в огромный огненный шар на фоне ночного неба.
Грохот удара автомобиля о скалу еще не стих у нее в голове, когда служащий Восточного экспресса вернул ее к действительности.
Габриэль взяла себя в руки. Ее взгляд блуждал от окна шикарного купе в спальном вагоне к проводнику и обратно. На перроне уже царил привычный хаос, как на любом вокзале по прибытии поезда: люди, охваченные лихорадочной суетой, сумки и корзинки над головами — иначе не пробиться сквозь толпу.
— Вызовите, пожалуйста, носильщика и позаботьтесь о моем багаже, сказала она наконец проводнику.
После краткого тревожного сна ее голос звучал грубее, чем обычно.
— Не беспокойтесь, мадемуазель, — ответил тот с легким поклоном, — я уже обо всем позаботился. Ваши чемоданы будут доставлены прямо к катеру «Гранд-отеля де Вэн» на Лидо[4]. — Он помедлил немного, затем спросил: — Как вы себя чувствуете, мадемуазель? Мне показалось, что вы кричали во сне.
— Вам действительно показалось. Благодарю вас.
Она нервным жестом отослала проводника. Когда дверь купе закрылась, напряжение немного спало. Она и в самом деле вполне могла кричать во сне. Может, ее присутствие в салоне автомобиля в качестве свидетеля катастрофы было невидимым, но не бесшумным? Габриэль откинулась на спинку сиденья и на мгновение закрыла глаза. К счастью, ужасные картины ночного кошмара мелькнули перед ее мысленным взором лишь бледными, расплывчатыми обрывками сновидений. Почему теперь? Почему здесь? Что с ней могло произойти такого, из-за чего именно в этом путешествии ее стали преследовать воспоминания, как упрямый отвергнутый любовник? Ведь она и ехала-то даже не на Ривьеру, а в город, в котором никогда не бывала. Ничто в Италии, не говоря уже о Венеции, не связывало ее с Боем.