— Кажется, эту постановку в Париже финансировала великая княгиня? — спросила Мися.
Дягилев сунул платочек обратно в нагрудный карман, и аромат, к сожалению Габриэль, улетучился.
— Я никогда не забуду щедрость ее высочества, — ответил он. — Сегодня такая отзывчивость, увы, стала редкостью.
— А ведь деньги не должны играть никакой роли в искусстве, — заметил Хосе Серт.
— Я хотел бы включить «Весну» в нашу осеннюю программу, хотя бы ради памяти великой княгини. Наш хореограф, Леонид Мясин, уже репетирует с труппой, но восстановление спектакля требует колоссальных денег. Mon Dieu[6], чего стоит один только симфонический оркестр в том составе, который нужен Стравинскому! Сможем ли мы справиться без вашей неоценимой помощи, без вашей благословенной страсти к сбору средств, пока, к сожалению, неизвестно, мадам Серт. — Он наклонился, взял Мисину руку и галантно поднес к губам. — Но убежден: время «Весны» наконец пришло…
Он красноречиво умолк, покачал головой и взял свой бокал.
— Я думаю, мы найдем способ помочь вам поставить новую версию «Весны».
— Наши последние гастроли по Англии оказались едва ли не убыточными, несмотря на блестящую работу артистов и музыкантов. И это очень грустно.
Габриэль слушала вполуха. Какое ей дело до балета? Ее в эту минуту занимал аромат, повисший у нее в душе легким облачком, словно отзвук далекого воспоминания. Это было именно то самое чувство, к которому она стремилась в поисках своей туалетной воды. Ее рассеянный взгляд блуждал в пространстве, затем остановился на нагрудном платке балетмейстера, напоминавшем увядшую розу. Непременно нужно выяснить, что это за духи с таким стойким опьяняющим запахом. Но не могла же она, вопреки всем правилам вежливости, так неучтиво прервать разговор Дягилева с ее подругой! К тому же он вообще мог не знать, какими духами пользовалась великая княгиня. Габриэль терзалась сомнениями, но в конце концов решила, что восстановление спектакля «Весна священная» для «Русского балета Дягилева» не может быть важней, чем открытие новой, уникальной формулы духов для нее.
— Его имя известно всему миру, а он со своей семьей вынужден бедствовать… — причитал тем временем Дягилев. — Этот великий композитор влачит жалкое существование, как нищий крестьянин. Ужасные времена!
— Pues bien![7] — прервал Серт его печальный монолог и поднял бокал. — Друзья, выпьем, несмотря на это, за жизнь и за дружбу! Salud![8]
Нет, спрашивать сейчас про духи неуместно, решила Габриэль. Она выпила вместе со всеми, по-прежнему чувствуя себя никем не замечаемым статистом. — В один прекрасный день ты увидишь меня, Сергей Дягилев! — подумала она. — Если мне удастся создать собственные духи, такие же неповторимые, как те, которыми надушен платок великой княгини, то и успех русского балета “Весна священная” не заставит себя долго ждать. Я позабочусь об этом». На губах ее появилась едва заметная ироническая улыбка. Она беззвучно смеялась над собой и над своими честолюбивыми замыслами.
Глава третья
В отличие от своих друзей, Габриэль вставала рано. Она привыкла начинать работу в семь утра, и внутренние часы даже в отпуске поднимали ее с постели ни свет ни заря.
В первые дни по приезде она коротала время до обеда в саду или на террасе отеля с книгой в руках. Однако вскоре даже новый роман Колетт[9] о любви зрелой женщины к юноше не мог удержать ее в отеле — ее неудержимо влекло к той особой мистике, которой была окутана «столица рек и каналов» со своими древними стенами, свидетелями бесконечного множества историй. Оставив «Шери»[10] в номере, она не спеша пошла к пристани речного трамвая, чтобы по воде отправиться к площади Саи-Марко. В первый раз одна и как обычная туристка.
Очарование города, которому она поддалась во время своих вечерних прогулок с Сертами, сегодня дотла сгорело в лучах палящего полуденного солнца. На площади Сан-Марко и в прилегающих к ней переулках было жарко и полно туристов. Даже голуби лениво, тяжело взлетали, когда их отгоняли от кормушек резвящиеся вокруг дети. А стены молчали. Лоб Габриэль покрылся капельками пота, шелковая блузка прилипла к спине. Она подумала, не передохнуть ли ей где-нибудь за бокалом чего-нибудь холодного, но почти все столики уличных кафе были заняты, в ресторанах уже накрывали к обеду. Поневоле пришлось смешаться с толпой и без цели брести куда глаза глядят. Проходя мимо какой-то крохотной пристани Большого канала, обделенной вниманием туристов, она остановилась и засмотрелась на маленький паром, перевозивший туристов с одного берега на другой.