— Ваша сестра очень красива.
— О да. И очень талантлива. Она великолепно рисует и вышивает. Русские художественные ремесла — ее страсть. Для нее чрезвычайно важно спасти нашу культуру от забвения.
Габриэль невольно вспомнила замыслы Дягилева.
— Сохранение ваших старых ценностей — задача не из легких.
— Да, это верно. — Он взял ее под руку с такой невозмутимостью, как будто это было нечто само собой разумеющееся. — Тем более что многие эмигранты уже окончательно утратили надежду. Мы уже никогда не вернемся в Петроград и в нашу прежнюю жизнь. Большевики победили.
Они бок о бок не спеша пересекли небольшую площадь и повернули в пустой переулок. Габриэль не имела ни малейшего понятия, куда они направляются. Но ее это мало заботило. Никакой определенной цели у нее не было, и она с удовольствием шла по городу с князем.
Упомянув большевиков, Дмитрий поддал носком ботинка кусочек мрамора, отвалившийся от стены, и камешек звонко поскакал по булыжной мостовой. Это был единственный звук, нарушивший тишину. Всегдашний городской шум словно отключили.
Некоторое время они шли молча. Габриэль радовалась, что не надо вести с Дмитрием глупую светскую беседу, как это принято во время прогулки с чужим человеком. Ей было приятно ощущать его близость, не чувствуя себя обязанной что-либо говорить. Она попыталась представить себе, что будет дальше. Неужели сословные барьеры, разделявшие их до войны, и в самом деле исчезли? Пригласит ли он ее в кафе? А если пригласит, то кто потребует счет? У нее был довольно богатый опыт общения с мужчинами, и до сих пор за нее обычно платили кавалеры. Располагает ли великий князь хоть какими-нибудь средствами? У большинства русских эмигрантов не было ничего. Дмитрий, как она слышала, служил в Лондоне торговым агентом фирмы, продающей шампанское. Позволит ли его жалованье добиваться благосклонности состоятельной, хотя и безродной женщины?
— Вы еще не рассказали мне, почему плачете при виде сирот, — прервал он ее мысли.
Его мягкий мелодичный голос не давал отзвука даже в узком гулком переулке.
Нет, она ни за что не скажет ему правду. Она еще никому не рассказывала об этом. Даже Бою. Даже Мисе. Габриэль стыдилась своего происхождения и того, как поступил с ней отец. Поэтому она придумала себе спасительную легенду, в которую уже сама почти поверила. Как и во множество других сказок, которыми украсила свою биографию. Она с самого детства цеплялась за эту ложь во спасение. Правда до сих пор казалась ей невыносимой. Слишком велик был позор.
— Мне больно видеть этих бедных детей, и я благодарна судьбе за то, что мне самой было намного легче, хотя я тоже рано потеряла родителей, — храбро заявила она. — После смерти моей матери отец уехал в Америку, где стал преуспевающим коммерсантом. Конечно, он не мог взять меня с собой. Перед отъездом он отвез меня к моим тетушкам. Больше я его никогда не видела.
Все ложь, кроме последнего предложения.
— Мы с вами оба сироты, — констатировал Дмитрий Павлович. — Это объединяет. Вы не находите?
Его пальцы как бы случайно коснулись внутренней стороны ее предплечья. По коже у Габриэль пробежал легкий морозец. Она отозвалась на это прикосновение, как забытая струна, которая рада, что о ней наконец вспомнили, и готова дарить новые, совершенные звуки. У нее даже немного закружилась голова. Но дело было не только в проснувшейся жажде мужских ласк — кузен последнего царя признал свою внутреннюю связь с внебрачной дочерью прачки и уличного торговца! К тому же он напоминал ей Боя.
Габриэль вертела в руках чужой носовой платок и не знала, чего ей больше хочется — смеяться или плакать.
Глава четвертая
— Он на восемь лет младше меня.
— Какое это имеет значение? — сонно откликнулась Мися. — Возраст — это всего лишь цифры.
— Он — великий князь.
— Ну и что?
— И он беден как церковная мышь.
— Зато у тебя денег хватит на двоих.
— Может, он еще станет царем.
— Ах, Коко! — простонала Мися. Зачерпнув горсть песка, она медленно сыпала его сквозь пальцы на свои голые ноги. — Представитель старой аристократии встречает современную деловую женщину. Это новый мир, та chere[12].
Она откинулась на спинку шезлонга, словно давая понять, что тема исчерпана. Габриэль надеялась найти у нее поддержку. Но Мися не разделяла сомнений подруги относительно возможного романа с великим князем Дмитрием Павловичем Романовым. А ей хотелось, чтобы она отговаривала ее от этой связи. Князь произвел на нее такое сильное впечатление, что у нее не было сил предотвратить то, что почти неизбежно должно было произойти. Вопрос заключался лишь в том, когда это произойдет. Но она не была готова к новому роману. Габриэль по-прежнему жила скорбью, и в объятиях другого мужчины, вероятно, вспоминала бы о Бое — и тем самым все разрушила бы. Это было бы несправедливо по отношению к Дмитрию, если бы она стала сравнивать его с Боем. И она боялась полюбить другого мужчину. Даже не так сильно, как Боя, а просто вообще испытывать привязанность к другому. Она боялась, что окажется неспособна на любовь. Однако тело требовало ласки и удовлетворения, а душа — внимания и восхищения. Дмитрий был очень привлекателен, образован, элегантен. Он был принцем. Причем не сказочным, а настоящим. Конечно же, он ей нравился.