— Это слишком щедрое предложение. Вы уверены? — удивленно ответил он.
Возможно, он подумал, что неверно понял ее слова.
— Конечно, уверена!
Она рассмеялась. Неестественным и безрадостным смехом, потому что ситуация была неоднозначная. Из-за Миси. И из-за Боя. Который купил новый дом, чтобы в нем царила жизнь, а не печаль покинутой женщины.
— У меня есть вилла в Гарше. Там хватит места даже для большой семьи.
Мися лопнет от злости, узнав, что ее подруга стала покровительницей Игоря Стравинского. Но в конце концов поймет, что эта печальная история напомнила Габриэль об утрате собственной матери. Мысль о детях и радостный блеск в глазах Стравинского глубоко тронули ее. Она просто не могла закрыть глаза на горькую участь несчастных детей и их больной матери. Если дети в один прекрасный день осиротеют и, чего доброго, угодят в сиротский приют, она никогда не простит себе, что ничего не сделала для Стравинских.
— Я говорю вполне серьезно, — прибавила она твердо.
— О, мадемуазель Шанель! — взволнованно воскликнул Стравинский.
У него не было слов, чтобы выразить свои чувства.
— Это всего лишь выражение благодарности за вашу удивительную музыку, — ответила она. — И за удовольствие, полученное от общения с вами. Как вам понравилась рыба, месье Стравинский? — спросила она с обаятельной улыбкой.
Удивительное, сладостное чувство — сознавать себя меценаткой, покровительницей искусства Стравинского и спасительницей его семьи.
В душе Габриэль разливалось тепло давно забытого счастья.
Глава десятая
— Коко, я и сама не знаю, зачем я тебе звоню. Видимо, потому что пора уже тебя простить.
Молча глядя на трубку телефонного аппарата, Габриэль мысленно сосчитала до трех. Уже почти две недели они с Ми сей не разговаривали. Подруга обиделась на нее. Обиделась смертельно. Это стало ясно еще тогда, в «Ля Гайя». По тому, как подчеркнуто холодно Мися простилась с ней, Габриэль поняла, что теперь они точно не будут общаться какое-то время. Но чтобы целых десять дней не подавать признаков жизни — такого между ними еще не бывало. А главное, Мися все эти дни как-то умудрялась сдерживать свое любопытство. От Дягилева или кого-то еще из круга своих друзей она наверняка уже знала, что Стравинские поселились в «Бель Респиро», но, как ни поразительно, не стремилась узнать детали. Габриэль не хватало подруги, и она уже начала опасаться, что ей самой придется сделать первый шаг к примирению.
В трубке вновь раздался Мисин голос, и от ее слов Габриэль испытала чувство громадного облегчения.
— Я слышала, Игорь Стравинский с семьей живет у тебя. Как это любезно с твоей стороны. Но как ты только выносишь четырех детей в своем доме?
Габриэль улыбнулась. Раз подруга щебечет как ни в чем не бывало, значит, все в порядке.
— Я весь день в ателье, — ответила она спокойно. — Работаю. Так что дети мне не мешают.
— А он что, каждую ночь играет на пианино? И как ты спишь при этом?
Габриэль закусила губу, чтобы не расхохотаться. К счастью, Мися не могла сейчас увидеть ее лицо. Самым серьезным тоном, какой ей только удалось изобразить, Габриэль ответила:
— Я люблю музыку Игоря Стравинского.
— Понимаю. Да, конечно… Я тоже, — протянула в ответ Мися. Она на секунду замялась, а затем добавила: — Но как бы хороша ни была его музыка, слушать ее каждую ночь?.. Нет, я бы не смогла.
С трудом сдерживаемый смех, наконец, вырвался наружу — Габриэль от души расхохоталась, а затем, все еще хихикая, призналась:
— Стравинские сейчас живут в моем доме. Но они там сами хозяйничают — я ночую в «Ритце».
Она умолчала о том, что Игорь Стравинский вчера приходил в отель, чтобы исполнить ей свое последнее произведение — оммаж[18] Клоду Дебюсси. В одной из комнат ее номера стоял рояль. Он служил, скорее, украшением интерьера, но был, как выяснилось, вполне сносно настроен. Этот приватный концерт, разумеется, очень польстил Габриэль в ее роли меценатки и вдохновил на новые идеи. Постановкой «Весны священной» и финансовой помощью Игорю Стравинскому дело не закончится. У нее достаточно денег, и это так приятно — поддерживать людей искусства. Гораздо менее отрадным оказалось то, что Стравинский, судя по всему, привык полуночничать — в отличие от Габриэль. Он явно не спешил покидать ее номер, так что ей пришлось буквально выпроводить его, что было, конечно, весьма неловко. Проникновенный взгляд, немного затянувшееся рукопожатие, смущенные слова прощания — все это было лишь следствием того чувства благодарности, которое он испытывал. Будучи твердо убежденной в этом, она отправила его домой к жене. К себе домой.
18