В газетной статье Стравинского объявили «необычайно талантливым композитором и главным новатором в современной музыке». За одну ночь он не только прославился, но и вошел в историю. Как она могла сказать ему, что все произошедшее между ними — лишь недоразумение? Тайно предаваться с ним плотской любви — это она еще могла себе представить. Но на глазах у всех его друзей изображать чувства, которых не испытывала, она не желала. Она отдавала ему должное как гению. Может быть, и как мужчине. Но этого недостаточно.
Габриэль встала. Нет, она больше не позволит себе слабости. Надо задушить все слухи в зародыше. Когда она двинулась к окну, чтобы впустить немного воздуха, под ногой у нее что-то зашуршало. Это был утренний выпуск газеты, в котором писали о новой постановке балета. Какой триумф! Габриэль наклонилась, подняла газету и разгладила ее.
Подойдя к окну, она увидела, что это не литературное приложение, а раздел информации. Ей бросился в глаза не жирный шрифт заголовка «Весна священная», а фотоснимок: разбитая карета, несколько автомобилей; один из них лежит на боку, испуганные люди, главным образом мужчины. Рядом с фото — заголовок: «Взрыв в Нью-Йорке». Она испуганно прочла короткое сообщение. Перед банком Дж. П. Морган на Уолл-стрит взорвалась бомба. Взрывчатка была спрятана в карете. Тридцать восемь погибших и более четырехсот раненых банковских служащих и прохожих. Полиция предполагает, что за акцией стоят анархистские круги. Габриэль сжала губы. Ей пришло в голову, что и она, как коммерсантка, может стать жертвой подобной ненависти, как и любой клиент любого банка. Ее коммерческий талант был необычен для женщины ее поколения, но она всегда отличалась мужеством и силой. Она была самостоятельной, целеустремленной личностью, которой чужда ложь, — и уже по одной этой причине не желала становиться прелюбодейкой.
Габриэль интуитивно взглянула на дату газеты: среда, пятнадцатое декабря 1920 г.
Боже, она совершенно забыла, что сегодня рабочий день! Который час? Ей нужно поспешить вниз, в ателье, где уже, как она надеялась, были устранены следы вчерашнего празднества. Обычно она появлялась там в семь часов. Но — в отличие от сегодняшнего дня — после обстоятельных процедур утреннего туалета в ванной комнате отеля «Ритц». А не после бессонной ночи и пробуждения в голом виде под роялем. И в конторе у нее не каждый день спали на ковре знаменитые композиторы. Такого с ней еще не бывало. Бой предпочитал диван. Но для этого русского беженца дорогой килим[19], вероятно, был далеко не самым экзотичным ложем из всех, на которых ему довелось ночевать. При мысли об этом по лицу ее скользнула грустная улыбка.
— Коко!
Габриэль обернулась.
Стравинский сидел, прислонившись спиной к ножке рояля. Волосы у него были растрепаны, лицо красное, глаза налиты кровью. Несмотря на очевидные муки похмелья, невозможно было не заметить огонь, пылавший в его груди.
Тело Габриэль было таким же гибким, упругим и по-мальчишечьи угловатым, как в юности. Тогда, когда идеалом красоты считались округлые формы, она покоряла мужчин своей почти детской фигурой. Похоже, Стравинский тоже не принадлежал к числу любителей славянской пышности. Она видела это по его лицу, и его взгляд доставлял ей большее наслаждение, чем если бы он сейчас ласкал ее маленькие груди, ее плоский живот и узкие бедра. Она упивалась этим хмельным чувством. «Не путай это чувство с любовью! — предостерегал ее внутренний голос. — Роман с этим мужчиной не может длиться долго».
Ей стоило определенных усилий прервать очарование момента. Свернув газету в трубку, она хлопнула себя ею по боку. Энергичный, финальный жест.
— Все кончено, месье Стравинский. Вам надо встать и отправиться к семье, — произнесла она насмешливым тоном, но голос ее едва заметно дрогнул.
Он кивнул с серьезным лицом.
— Я скажу Катерине, что хочу на тебе жениться.
— Нет!.. — В ее голосе прозвучал неподдельный ужас, и она лишь позже поняла, насколько оскорбительно для него это прозвучало. — Ты не можешь оставить свою жену, Игорь, — прибавила она уже спокойней. — Это невозможно.
— Но мы с тобой уже одно целое! — воскликнул он. — Ты — любовь всей моей жизни, которую я нашел слишком поздно…
— Иди к детям! — перебила она его. — Иди к своим детям и больше никогда не приходи ко мне.
Габриэль резко повернулась к нему спиной. Он не должен был видеть ее слез, которые мгновенно покатились по щекам, как дождевые капли по оконным стеклам. Вот еще один мужчина заявляет, что хочет на ней жениться. Удивительный, знаменитый человек. И опять обстоятельства против нее.