– Подобные вопросы – начало пути к Диаволу. Бог любит тебя. Меня. Каждого из нас. Любит уже потому, что ты появилась на этом свете, жила, радовалась. Разве за всю свою жизнь не было такого момента, когда тебе хотелось кричать и плакать от переполнявшего душу счастья? Разве эти минуты не суть доказательство любви Божьей?
– Но почему тогда… – Я прижала к себе Валюшкиного медвежонка, точно возвела плюшевую стену между собой и Андреем.
– Ради тебя, – ответил он.
– Мне больно.
– Боль очищает. Вспомни, как ты жила, в темноте, грехе и грязи, твоя душа умирала, и у Господа не было иного пути помочь тебе. Сейчас ты страдаешь, но слово Его уже отыскало путь к твоему сердцу, а значит, есть надежда, что после смерти ты вернешься к Нему. Вечное счастье стоит нескольких мгновений боли. Ибо сказано: если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный[4]! Горе твое подобно пламени очистительному… Есть ли у тебя еще родственники?
– Нет.
– Ни родителей, ни сестер, ни братьев?
– Нет.
– А у мужа твоего?
– Есть. Кажется. Где-то за границей. В Израиле. Он рассорился со своей семьей, когда отказался переезжать. Они даже на свадьбу не прилетели… А зачем ты о родственниках спрашиваешь?
– Просто удивляюсь, что не нашлось человека, способного поддержать тебя в горе твоем. Теперь понятно. Иудеи… Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен вовеки[5]… Значит, муж твой иудеем был?
Я кивнула, не в силах отвести взгляд от Андрея, чей гнев обрушился на меня, подобно урагану, что родился внезапно, внезапно ударил и столь же внезапно умер.
– Великий грех на тебе, Анастасья, – произнес мой спаситель, – нелегко будет заслужить прощение, кровь проклятая текла в жилах ребенка твоего, ибо для иудеев закрыто Царствие Божие. Ад – вот воздаяние за грехи прадедов, что в неверии своем распяли Сына Божьего.
– И что мне делать? – В тот момент я почти физически ощутила, как Небо отвергает душу моей Валеньки только потому, что Толик… Что я…
– Молиться. Душой и телом служить Господу – в этом твое спасение, в этом и предназначение – жизнью праведной заслужить спасение для дочери.
– Ты поможешь?
– Обязательно. – Андрей по-отечески обнял меня. – Мы все тебе поможем!
Охотник
Ноябрь
– Эй, мужик, просыпайся! Слышишь? – В бок ткнулось что-то твердое, Егор попытался отмахнуться, но не сумел поднять руку.
– Во нализался, – раздраженно пробормотал тот же голос. – Ну че, Колян, вызывай, не оставлять же его здесь. Нажрутся, скоты, а нам потом возись с ними…
Альдов хотел сказать, что с ним возиться не нужно, что его нужно оставить в покое, что голос может спокойно идти по своим делам, а Егор еще полежит немного и тоже пойдет. Куда? Он не помнил, но ему обязательно нужно было куда-то идти. Обязательно.
– А с виду приличный, – продолжал распрягаться голос, – вона какая дубленка дорогая. И ботинки тоже. Эй, просыпайся! Лежит тут, а жена, наверное, с ума сходит, вот моя Юлька, если задерживаюсь…
Егор очнулся. Мгновенно. В голове щелкнул невидимый переключатель, и память услужливо предоставила необходимую информацию.
Юлька. Ему обязательно нужно забрать Юльку, а он лежит. Альдов попытался сесть, но тело отказывалось подчиняться, мышцы сводило судорогой. Он застонал.
– Ишь, Колян, кажись, очнулся. Ну, что, папаша, с добрым утречком, счаз и карета подъедет…
– Какая карета? – хотел спросить Егор, но получился какой-то клекот. Склеенные губы не пропускали слова. Усилием воли Альдов разлепил глаза, но легче не стало, мир вокруг разбился на десятки цветных пятен, которые упорно не желали складываться в сколь бы то ни было удовлетворительную картину.
– Эй, мужик, ты меня слышишь? Ты чего пил-то?
Ничего. Егор мог поклясться, что он ничего не пил. НИЧЕГО.
Он не имел права пить сегодня. Сегодня? Вчера? Завтра? Когда?
Альдов потерялся во времени. Он отчетливо помнил, как Андрей аккуратно сложил бумаги в синюю бумажную папку.
– Итак, Егор Мстиславович, поздравляю, вы сумели остаться человеком.
– Где Юля? – Теперь, лишившись всего, Альдов чувствовал себя… Беспомощным, точно глупая улитка, потерявшая раковину-дом. Все дома сразу.
– Нужно съездить в одно место. Недалеко.
Они вышли из квартиры, и Андрей долго возился с замками, кажется, Егор предложил свою помощь – ему не терпелось увидеть дочь. Он наклонился и… Укол. Ему показалось, будто его укусил комар, но откуда в ноябре комары?
В ноябре нет комаров, значит…
Его обманули! Обвели вокруг пальца, как щенка!
– Милиция… – выдавил Альдов. – Мне нужно в милицию…
– Ща! – заржал голос. – Машина прямиком в отделение доставит. Это я тебе гарантирую!
Ведьма
Сентябрь
Андрей поселился в моей квартире. А еще у меня появилась цель. Я должна жить и исправить ошибки прошлого, спасти Валюшу. Мое дитя страдает в аду – я была беспечна и самолюбива, я даже не крестила дочь, отобрав у нее Рай. Я во всем слушалась мужа… Нет, не мужа, человека, с которым я жила во грехе, ведь мы не венчались.
Теперь к разговорам добавились молитвы, долгие часы стояния на коленях… Сначала я плакала, когда тело, разламываясь от боли, требовало сменить позу, но мой наставник показывал фотографию дочери, и слезы высыхали. Боль – это очищение.
А в сентябре Андрей предложил уехать.
– Есть одна обитель… – сказал он. – Даже не обитель, а так, поселение истинно верующих людей, которые, отринув блага мирские, ищут путь к спасению.
– И я могу?
– Можешь, только, Анастасья… если, конечно, достанет в тебе решимости и веры.
– Хватит.
– И я верю, – он ласково коснулся щеки. – Вступая в обитель, ты должна отказаться от нажитого в жизни предыдущей. Готова ли ты на такой шаг? – В глазах Андрея плескалось… нечто. Ожидание? Сомнение? Жадность? Нет, мое странное чувство протеста – происки Диавола. Я не поддамся. Я буду сильной и сумею…
– Я согласна.
Мне показалось, будто Андрей вздохнул с облегчением. Нет, конечно, показалось!
Охотник
Ноябрь
– Егор Мстиславович, успокойтесь! Раньше думать надо было! – седовласый капитан стукнул кулаком по столу. Он тоже нервничал, хотя, в отличие от Альдова, пытался держать себя в руках. А Егор не мог. Не мог успокоиться и поверить, что его кинули, как лоха. О пропавшем «ПМ» он даже и не вспомнил – ни сейчас, ни много дней спустя.
– Или вы сядете, или я закрою вас на пятнадцать суток.
– За что? – Угроза подействовала. Еще живы были воспоминания об обезьяннике, куда Альдова засунул патруль, повторять эксперимент не хотелось.
– За хулиганство. Вы мне стул сломали, а мебель, между прочим, казенная.
– Я куплю… – начал было Егор и замолчал на полуслове. Купит. Как же он купит, если в кармане пусто. Он и буханку хлеба купить не в состоянии, не то что стул. Бомж. Странно было думать о себе как о человеке без крыши над головой.
– Что касается финансовых дел… Полагаю, у вас есть неплохие шансы отсудить квартиру, сделка была совершена под давлением, так что нанимайте адвоката и вперед.
– А Юля?
– Юлия… Не хочу вас обманывать, но… Шансов найти девочку почти нет.
– Почему?!
– Не кричите, пожалуйста, – попросил капитан. – Вы просто не представляете себе размеров проблемы… Вы ведь даже не способны вспомнить название общества, в котором состояла ваша супруга.
– Церковь…
– Какая церковь? Знаете, сколько их? Да каждая или почти каждая секта себя к церкви причисляет. Может, записи остались? Книги какие-нибудь? Может, ваша супруга упоминала о каких-либо «святых местах»? Говорила, что собирается уехать в «общину»?
– Нет. – Не упоминала, не оставляла, не говорила… В последние месяцы они с Томочкой вообще не разговаривали, потому как любое самое безобидное замечание приводило к ссоре.