В девяти кварталах от отеля я увидел черный «линкольн», подъехавший к тротуару. Хемингуэй, Джойс и Бриггс вышли из него и вошли в бар «Флоридита» – в одиннадцать утра, заметим себе. Посмотревшись в витрину, я убедился, что хвост не отстает, и снова повернул к гавани. Хвост, как положено, не приближался ко мне и на меня не смотрел, но ему было явно все равно, знаю я о нем или нет.
У Соборной площади я зашел в другой бар, «Бодегита дель Медио», и сел у открытого окна. Мой филер, прислонившись снаружи к подоконнику, развернул «Диарио де ла Марина». Я мог вдоволь любоваться его рыжим бритым затылком – линия загара проходила как раз над белым воротничком.
Подошел официант.
– Un mojito, por favor[12], – сказал я.
Он отошел к бару, я раскрыл собственную газету на таблице американских боксерских матчей.
– Ну как? – спросил человек за окном.
– Порядок, – сказал я. – Хемингуэй везет меня к себе на финку, буду жить там.
Он кивнул и перевернул страницу. Панаму он надвинул так низко, что даже видимые мне подбородок и щеку скрывала тень, и курил кубинскую сигарету.
– Для контактов буду использовать явку, – сказал я. – Насчет расписания мы условились.
Дельгадо снова кивнул, бросил сигарету, свернул газету.
– Присматривай за этим писакой. Era un saco de mandarrias[13], – сказал он, глядя в сторону, и ушел.
Официант принес мой мохито – рекомендованный Дельгадо ромовый коктейль с мятой и льдом. Вкус у него был как у лошадиной мочи, да и не люблю я пить до полудня. Era un saco de mandarrias. Крепкий орешек. Ладно, посмотрим.
Я оставил коктейль на столе и пошел в отель по Обиспо.
С Дельгадо я встретился вчера вечером. Прошел из отеля по старому городу, где многоэтажки чередовались с хибарами. Куры и голопузые детишки бегали в сорняках, пролезая сквозь дыры в заборах.
Узнав явку по описанию в инструкции, я нашарил под осевшим крыльцом ключ и вошел. Электричества нет, тьма кромешная, воняет плесенью и крысиным пометом. Дошел ощупью до стола в центре комнаты, нащупал на нем фонарь, засветил его своей зажигалкой. Свет, хотя и слабый, резал глаза после темноты.
Футах в четырех от меня, верхом на стуле, повернутом спинкой вперед, сидел человек. В руке он держал «смит-вессон-38» с длинным стволом, целя мне прямо в лицо.
Я поднял правую руку, показывая, что резких движений делать не буду, достал левой из кармана половинку долларовой банкноты и положил на стол.
Человек не моргнув глазом разжал кулак и положил свою половинку рядом с моей. Я, не опуская правую руку, сложил их. Они совпали.
– Просто удивительно, сколько тут можно купить на такие деньги, – сказал я.
– Хватит на подарки для всей семьи. – Человек спрятал револьвер в наплечную кобуру под белым пиджаком и представился как Дельгадо. Его не смущало, что имя это явно фальшивое, и он не извинился, что целил мне в голову.
– Лукас.
Даром слов он не тратил – говорил коротко, почти грубо. В отличие от многих агентов ФБР или СРС Дельгадо не любил говорить о себе и посторонних вещах. Назвал места запасной явки и тайников, предупредил, что гаванских фэбээровцев надо избегать как чумы, упомянул, что здесь много профашистов и сочувствующих Германии, но о немецкой шпионской сети не сказал почти ничего. Описал мне финку Хемингуэя, сказал, где найти телефоны-автоматы и по каким номерам звонить, предостерег от контактов с местной полицией.
Он говорил, а я смотрел на него. Не слышал, чтобы кого-то из агентов СРС звали Дельгадо. Серьезный, похоже, профессионал. Опасный.
Любопытно сравнить свои первые впечатления от разных людей. Эдгар Гувер смахивал на толстого вредного мальчишку в нарядном костюмчике, на злопамятного слюнтяя, усвоившего словарь и манеры крутого пацана. Хемингуэй показался мне сложным, харизматичным, могущим быть как интереснейшим собеседником, так и невыносимым занудой.
Дельгадо был опасен.
Плоское загорелое лицо, сломанный кривой нос, старые шрамы на скулах и левом ухе, тяжелые брови, тоже в рубцах, глядящие из-под них острые крысиные глазки. Интересней всего рот: чувственный, с юмористической складкой. Жестокий.
Когда он наконец встал, я увидел, что он примерно на дюйм выше меня, но ниже Хемингуэя, а жира у него и грамма не наберется – вон как висит на нем его белый костюм. Но руки мускулистые – я разглядел это, когда он клал на стол свою половинку доллара и убирал оружие в кобуру. Двигался он в целом совсем непохоже на Хемингуэя – берег энергию, как и слова. Мне представлялось, что он способен одним плавным движением сунуть нож тебе под ребра, вытереть его и спрятать в карман.