– Если это сделка, то Голдвин должен был что-то взамен получить? – сказал Уинстон Гест.
– Мистер Голдвин поставил условием, что Сэм Вуд, заменивший Демилля как режиссер «Колокола», снимет меня в фильме про бейсбол.
– Когда же начнутся съемки, сеньор Купер? – спросил доктор Эррера.
– Фильм уже сняли, доктор. Мистер Голдвин хотел закончить его прежде, чем я уйду в «Парамаунт». Он скоро выйдет. Называется «Гордость „Янкиз“». Я там играю Лу Герига.
– Лу Герига, надо же! – вскричал Патчи. – Но вы ведь не левша, сеньор Купер.
– Да… Меня пытались переучить, но смотрелось это, боюсь, весьма неуклюже. Бейсболист из меня вообще так себе. Может, они как-то это подредактируют.
Я находил, что на Лу Герига он не слишком похож. За карьерой Герига я следил с самого его прихода в «Янкиз» в 1925 году. Слушал в 1932-м репортаж по радио, когда он забил четыре хоумрана подряд за одну игру. За свои семнадцать лет в «Янкиз» Железный Конь провел 2130 матчей и ушел из бейсбола, имея на счету показатель отбивания 340, 493 хоумрана и 1990 пробежек. 4 июля 1939 года я использовал первый за четыре года отпуск, чтобы съездить в Нью-Йорк на его прощальный матч. Целых восемь долларов выложил за билет. Гериг умер всего год назад, в июне 1941 года. Ему было тридцать семь.
Хватает же у кого-то наглости изображать такого человека в кино.
Купер, словно прочитав мои мысли, пожал плечами.
– Я, вероятно, плохо годился на эту роль, но миссис Гериг была очень мила со мной, и я провел много времени с Крошкой Рут и другими детьми…
– Ш-шш! – шикнул Хемингуэй. В наставшей тишине слышались цикады, одинокая машина на нижнем шоссе, музыка и смех из соседнего дома. – Этот ублюдок Стейнхарт закатил вечеринку, хотя я предупреждал…
– Эрнест, пожалуйста, – сказала Геллхорн.
– Будет война, Эрнесто? – спросил по-испански Патчи.
– Sí, Патчи, будет война. Рене! Pichilo![22] Тащите оружие и боезапас!
– Я иду спать. – Геллхорн поцеловала Купера в щеку. – До завтра, Куп, спокойной ночи, джентльмены.
Бой Рене и Хосе Эрреро – садовник, отвечавший также за боевых петухов, которого Хемингуэй представил мне как Пичило, – вынесли из дома ящики и длинные бамбуковые шесты.
– Поздно уже, – сказал я, отставив бокал. – Я, пожалуй…
– Ерунда, Лукас. У нас каждый боец на счету. Выбирай оружие.
Купер, Гест и Патчи уже поснимали пиджаки и закатали рукава. Доктор, взглянув на меня, тоже снял пиджак и аккуратно повесил на спинку стула. Я сделал то же самое.
«Боеприпасы» состояли из двух ящиков с пиротехникой: сигнальные ракеты, шутихи, вишневые и вонючие бомбочки, колеса. Патчи сунул мне ракету с коротким запалом и показал на шест.
– Запускать лучше с него, сеньор Лукас.
– Зажигалки у всех есть? – спросил Хемингуэй.
Они были у меня и у Купера.
– У вас давняя вражда, Эрнест? – спросил актер, безуспешно сдерживая улыбку.
– Достаточно давняя.
Из дома к северо-востоку от нас неслись звуки фортепьяно и смех. Это было единственное, кроме нашего, большое здание на холме – оно стояло чуть ниже хемингуэевского дома и было старше и внушительнее, судя по сиянию электрических огней, шпилям и крыльям в стиле ар-нуво.
– Патчи, Вулфер и доктор знают, что делать. – Хемингуэй, присев на корточки у края террасы, рисовал пальцем на влажной земле что-то вроде схемы футбольного матча. Без пиджака, галстука и воротничка ему определенно стало свободнее. Мы тоже присели, собравшись в тесный кружок. – Заходим вот отсюда, из-за деревьев, Куп. Это вот финка, это усадьба Стейнхарта. Пересекаем вражескую границу вот здесь, где ограда. Идите пригнувшись, пока мы не перелезем. Без моей команды не стрелять – а как скомандую, разнесем его суаре к чертям.
– Ты против его званых ужинов, Эрнест? – поднял бровь Купер.
– Я его предупреждал. Набивайте карманы.
Мы загрузились боеприпасами. Гест и Патчи повесили через плечо, как патронташи, гирлянды шутих. С Хемингуэем во главе мы двинулись через сад, через поле, через низкую каменную ограду и через рощицу, отделявшую нас от веселья в соседском доме.
Я понимал, что это просто игра, но мои надпочечники не желали этого слушать и вырабатывали адреналин почем зря. Сердце колотилось, время замедлило ход, органы чувств работали в усиленном режиме, как при участии в настоящей боевой операции.