Эта последняя фраза Баллы прозвучала с особым ожесточением. В ней было и бешенство, и мучительные угрызения совести, и самобичевание. А то, что он поспешил добавить к сказанному, прозвучало лишь как безнадежная попытка утешить себя:
— Но ничего! Завтра я нагряну к нему. Раздавлю блудливого кобеля на глазах у его суки. А если завтра не удастся, так в другой раз, в другом месте… Все равно ему несдобровать…
Эта угроза прозвучала настолько неубедительно, что гости не сочли нужным возражать. На этом разговор оборвался.
Отвозя гостей домой, Балла с таким рвением погонял кнутом лошадей, словно хотел этим распалить и себя. Луна еще не взошла, кругом стояла непроглядная тьма. Звезды едва мерцали. Сидевший на козлах Балла кричал в темноту:
— Я еще покажу всей этой шатии! Они еще узнают, кто я такой! Пусть дядюшка Петипали распрощается с «Ласточкиным угодьем»! Чванливые голодранцы! Они еще не раз вспомнят моего деда. А меня-то и внуки их не забудут!..
Слова Баллы, брошенные в кромешную тьму, причудливо мешались с шумом колес бешено мчавшейся коляски. Копыта лошадей вбивали их в дорожную пыль.
Приехав домой, Балог и Сана какое-то время молчали, находясь под впечатлением этой неприятной истории.
Они разбирали постели, готовясь ко сну, когда Балог первым нарушил молчание:
— Ну, что ты на это скажешь, Бела?
— Весьма поучительная история.
— Но что все это значит? Что это такое?
— Думаю, всего лишь водевиль в одном действии. Его разыграли специально для тебя…
— Прошу, оставь раз и навсегда свои нелепые шутки.
— Ладно, оставлю. Только позволь хотя бы название для этого водевиля придумать. Вот, например, «С живых борзых не содрать шкуры для дворянской грамоты»[20] или еще: «Не суй куда не следует свое свиное рыло»… Чем не название?
— Право, ты блещешь остроумием. Названия мне очень понравились. Особенно второе. Но только дело тут не в одном рыле, но и в душе. А душа душе рознь. Иногда в так называемом благородном больше свинства, чем в подлом.
— А все-таки в один прекрасный день истинная их сущность станет ясна.
— Давай не будем говорить загадками! К чему эзоповский язык? Как ты думаешь, кто прав — Дежери или Балла?
— А разве ты знаешь, что между ними произошло? Я тоже не знаю, иначе рассудил бы, кто прав, кто виноват. Прости за откровенность, но меня больше интересует не отвлеченная истина, а моральная подоплека этой истории…
— По-моему, ты уже сделал вывод, судя по названиям водевиля. Повторяться не к чему.
— Режет слух?
— Отнюдь нет! Только меня в этой истории интересуют и конкретные факты. Признаться, мне по-человечески жаль бедного Баллу.
— О, ты далеко отступаешь от собственных принципов! Каждый человек достоин своей судьбы… Жизнь — бескомпромиссная борьба, и кто в ней не устоит, недостоин сочувствия… Короче говоря, ты и сам не всегда встречаешь победителя восторженными возгласами: «Слава герою!», «Да здравствует победитель!», а ежели ко всему прочему он… как бишь его зовут?..
— С тобой нынче разговаривать невозможно, — в сердцах оборвал его Балог. — Должно быть, выпил лишнее.
И он рухнул на постель.
Бела Сана погасил лампу и тоже улегся. После длительного молчания он вдруг заговорил:
— А уж если на то пошло, то жалеть нужно обоих. Один даже возле своего гроба не потерпит присутствия мужика, а другой в гроб готов лечь, лишь бы господа предали забвению его мужицкое прошлое. Вот и рассуди теперь, на чьей стороне правда. Спокойной ночи!
В раскрытое окно деревянного домишки широким потоком вливалось безмолвие глухой ночи, нарушаемое тихим и почти жалобным шелестом росшего поблизости тростника.
Дежери уже с нетерпением поглядывал на дверь смежной комнаты, а Вардаи все продолжал как ни в чем не бывало развивать свои мысли.
— Видишь ли, все-таки надо было бы что-то предпринять. Как-то сплотить людей и попытаться действовать сообща. С Гезой, правда, трудновато будет, он тяжел на подъем. Я наведался к нему вчера. С тех пор как он проиграл тяжбу в суде, даже разговаривать ни с кем не желает. Чуть что — лезет в бутылку. Как бы мужичье и впрямь его не пристукнуло…
— Но что же можно предпринять? — перебил его Дежери несколько нетерпеливо. — А главное, где люди?
20
В старину для дворянских грамот в Венгрии использовался специальный пергамент, который изготовлялся из собачьей кожи.