У слов был темп:
КАРТОШКА быстро хрустела-ломалась (если жареная) или медленно рыхлилась-рассыпалась (если вареная);
ГРУША, АРБУЗ, ХУРМА крадучись распадались на несколько частей, причудливых размером и на ощупь, а после – моментально лопались;
БАРАНИНА и ГОРОШИНА переваливались на одинаковых неуклюжих ножках, почти катились, правильные и пузатые от начала до конца.
У слов был вкус, или цвет, или вкус-и-цвет:
БОЛЬ, ПЫЛЬ, ДУТЬ – смешать белый и желтый, хлопнуть в ладоши или плюнуть, почувствовать на зубах сахар, песок или сахар-песок;
ТАЙНА, ЗЕМЛЯ, ВОЛНА – разомкнутые по бокам и тягучие, как жвачка с ягодным секретиком внутри (а вот КАПЛЯ звучит вроде и похоже, но все равно как-то более резко, прыгуче);
ЧЕРЕПАХА, ГУСЕНИЦА, ПУГОВИЦА – большие и тяжелые на первый взгляд, поэтому читать их как пытаться откусывать от слона маленькие кусочки; у слона все части – разные, поэтому укусы хоть и одинаковые, но все-таки особенные.
Но лучшим в словах (и звучащих, и – ладно уж – написанных), конечно, был смысл: с их помощью можно собирать дни, сказки и людей. Надо только поймать слова.
Але очень нравились сказки со словом ЗИМА (и само слово тоже очень нравилось). Аля говорила: было бы слишком просто сказать, что это всего лишь грустная история. Все истории на свете немножко грустные. Там, где есть ЗИМА, герои всегда становятся старше и обязательно происходит волшебство.
✳
(Количество слов в минуту падает в неизвестность)
Аля встает с кровати,
бредет босиком до ванной, чистит зубы, принимает душ,
шагает на кухню, наливает стакан воды.
Аля вываливает все вещи из шкафа, меняет один, три, шесть нарядов и все же выбирает то, что висело на стуле со вчерашнего дня.
Аля хватает хлопья, заливает их некоровьим молоком, пялится в телефон и жует.
Спешит в метро, безуспешно уворачивается от толчков чужими плечами-портфелями, опаздывает на работу.
Бьет целый день по клавишам, бегает по кабинетам, иногда злится, иногда выходит в туалет поплакать.
По дороге домой прикладывает к турникету карточку-ключ, а дверь подъезда пытается открыть проездным.
Время делает кувырок.
Все повторяется.
Дни катятся кубарем.
Понедельник, четверг, среда, пятница, вторник, четверг, пятница, пятница, понедельник, четверг, вторник.
Месяцы кружат снежинками во вьюге.
Август, октябрь, январь, май, апрель, июль, декабрь, март, сентябрь, июнь, ноябрь, февраль.
Время делает новый кувырок и вдруг останавливается.
Одним вечером февральской среды Аля говорит мне:
– Я так больше не могу. Работа – какой-то отстой, все силы из меня тянет. А кроме работы как будто ничего и нет. Я делаю с моей жизнью что-то не то.
Я не возражаю:
Так увольняйся, если это поможет.
– Серьезно? И ты поддержишь эту безумную идею?
Любую поддержу. Ну, почти.
– И что потом?
Я делаю вид, будто задумалась, хотя знаю, что она хочет от меня услышать, поэтому говорю:
Мы давно хотели сдать шведский и податься на стажировку. TISUS[1] в июне. Если сказать, что уходишь, в эту пятницу и отработать две недели, будет целых три месяца на подготовку. Кажется, должно хватить. В самый раз. Так что вперед.
Аля делает якобы удивленное лицо и спрашивает:
– Правда думаешь, что у нас выйдет?
Как бы она ни старалась, через маску изумления проступает хитрый взгляд – значит, и без моего ответа уже все решила.
Следующим – четверговым – утром Аля решает нарядно одеться, вкусно позавтракать, не смотреть в телефон. Берет фисташковый тортик и овсяное капучино в местечке у дома, девушка-бариста смотрит на нее, неприлично довольную, странно. Я изо всех сил ненавязчиво пытаюсь выразить солидарность взглядом: мне тоже слабо верится в весеннее настроение в конце февраля.
Аля заходит в вагон, встает в проходе, впервые за день достает телефон.
Аля смотрит на экран.
Аля столбенеет.
Аля перестает дышать.
Я трясу ее за плечо и повторяю:
Аля, что случилось?
Аля только и делает, что мотает головой из стороны в сторону.
Голосовые связки придавило грузом чужих слов.
Я вывожу ее из вагона, легонько бью по щекам (никакой реакции), продолжаю повторять набор из трех слов, спрашиваю:
Аля, может, воды?
Мы поднимаемся на поверхность, я зачем-то набираю какие-то буквы на экране, я ловлю такси, я держу за локти парализованное ужасом Алино тело.