Антонио де Труэба
Компот
Жил-был король, а в каком королевстве - не знаю, оттого что история, сдается мне, так устала от вопросов и ответов, что я не посмел ее об этом спросить. Известно одно, что жил он в незапамятные времена, звали его Перико[1], а женат он был на Мари-Кастанье[2]; всю свою жизнь он тратил на размышления о том, как бы ему ухитриться выбрать хороших министров, и всякий раз, видя, что это ему опять не удалось, приговаривал: "Ну, теперь-то уж я, наверно, лопну от злости!"
Королева Мари-Кастанья была превосходной поварихой, но совсем равнодушно относилась к политике. А в те времена кухня и политика еще не были связаны друг с другом, - ведь население этой страны, по своему невежеству, не могло понять простой вещи; хочешь подкрепить сердце, подкрепляй его соседа - желудок; хочешь разжечь поярче пламя патриотизма, плесни в него каплю спиртного.
Король Перико не хотел мириться с безразличием жены к политическим вопросам, и между их величествами нередко происходили ссоры такого рода:
- Надоело мне все! Сыт по горло!
- А мне казалось, ты доволен.
- Нет! Провинился, так и отвечай! Не я же за него буду расхлебывать!
- Как? Ты хочешь отдать другому суп, с которым я столько возилась?
- Да нет, жена, я ведь совсем о другой похлебке говорю.
- Вот болван-то, прости господи! Откуда я тебе другую возьму? Такая дороговизна на рынке, не знаешь, за что и хвататься!
- Ты опять за свое! С твоей дурацкой страстью к кухне ты меня, пожалуй, оставишь на бобах...
- А разве я плохие бобы приготовила к завтраку? Ни один король на свете таких не едал!
- Ну, раскудахталась курица!
- Только посмей сказать, что я курицу не дожарила.
- Жена, замолчи, во мне все кипит...
- Ах, вот что! Ты, значит, намекаешь, что соус кипит, а я недосмотрела? Много ты понимаешь!
- Да совсем не то! С тобой не договоришься! Лучше уж я уйду, пока не лопнул от злости.
И перебранка кончалась тем, что король уходил к себе заниматься государственными делами, а королева шла на кухню взглянуть, не подгорело ли жаркое.
Эти стычки доставляли королю Перико немало горьких минут. Однажды утром ему показалось, что он вот-вот лопнет, так его раздуло от злости, и он решил строжайшим образом запретить жене возиться на кухне; но неожиданное происшествие изменило его намерение, доказав тем самым, что его злость еще не дошла до предела.
Король редко выходил из дворца, ну а королева, та каждое утро бегала на рынок, - ей-то и попадали в руки все послания, адресованные их величествам. И вот как-то поутру, когда она торговалась в рыбной лавке из-за четверти реала, к ней подошел смиренный бедняк, почтительно подал записку и бросился бежать.
Записка гласила:
"Сеньор!
Пишет вам верный подданный вашего величества, ныне лишившийся работы по милости коварных советников вашего величества, отнявших у бедняка кормушку, чтобы отдать ее ослу, который приходится родственником одному из них. А посему не могу утаить от вашего величества, что бесчестные ваши министры замесили тесто и собираются вскоре приступить к дележу пирога; больше ничего добавить не могу; кому надо, поймет и так".
- Какая дерзость! Какая наглость! Какая подлость! - воскликнула королева вне себя от гнева, когда прочитала эту записку. - Здесь, во дворце, кто-то смеет печь пироги, зная, что это только мое дело! Здесь, во дворце, кто-то собирается соперничать со мной на моем славном поприще! Король узнает об этом немедленно, и несдобровать ему, если он окажется такой тряпкой, что не повесит изменников в тот же миг!
И королева бросилась в покои, с каждым шагом приходя все в большую ярость.
- Перико! - закричала она мужу. - Прочитай, прочитай эту записку и посмотри, что затеяли твои коварные советники. Повесь их сейчас же без малейшей жалости, а то я тебе в один прекрасный день насыплю в суп отравы вместо соли!
Король Перико догадался, что пирог, о котором говорилось в записке, далеко не так съедобен, как думалось королеве, и принялся расследовать дело со всей осторожностью и мудростью, которые требуются в делах государственных. На следствии дознались, что пирог, который собирались делить министры, был ни больше ни меньше как королевский трон. Изменников схватили и приговорили к смертной казни. Отчаявшись в милости короля, который впервые в жизни и впрямь едва не лопнул от злости, они обратились к королеве. Когда Мари-Кастанья узнала, что пирог, замешанный министрами, был отнюдь не из того теста, из которого пекла она свои знаменитые пироги, она вступилась за них перед своим августейшим супругом, да с таким рвением, что он наконец уступил.