Час ночи или около. Метро закрыто. Пошли толпой, ловили мотор. Поймали «двадцать четверку», универсал. Нас – пятеро. Водила раскладывать третий ряд отказался, сказал, спинка сломана. Пришлось мне и Цапле лезть поверх багажной полки. Там жестко и скользко. Чтобы не мотало, обнялись. Кто ж тогда мог знать…
– Стеша, я тощая?
– Ты не тощая. Ты изящная.
У нее пунктик. Хотя… – а что бы я на ее месте?! Сто девяносто. Сто девяносто долбанных сантиметров роста, и какая-то зависимость: «я тощая?». Да не тощая ты. Ты просто длинная. И красивая. Как никто.
– Стеша, пусти.
– Я не держу.
– Врешь.
Конечно, вру. Не держу. Держусь.
– Я вчера хвосты купила.
– Чего-чего?
– Хвосты. Бычьи хвосты.
– Зачем?
– В мясном, рядом с типографией, выбросили.
– Зачем?
– Что зачем?
– Цапля, зачем ты купила бычьи хвосты?
– Мяса все равно в магазинах нет. А из хвостов можно суп сварить. Испанский.
– Ты умеешь?
– Нет.
– А кто?
– Дерюгина умеет. Придет сейчас. Звонила, пока ты в душе был.
– Цапль, зачем нам суп из хвостов? Я три банки тушенки принес!
– Вот сам ее и ешь, свинью свою!
– Там не свинья, там корова!
– А у меня – быки! Точка!..
***
Я любил это время, – четыре пополудни субботы, когда не день и не вечер; когда я не дежурю. Когда нам можно ленивым прайдом просто валяться, насытившись, – уже не друг на друге, а рядом, и тихо говорить.
– Что нового, Стеша?
– На работе?
– Ага.
– Каждый день все самое новое. Новейшее. Новые отравления, новые инфаркты, новые суициды. Будет лето – прибавятся утопления.
– Все клоуничаешь.
– Не без этого. Гураму скоро на пенсию.
– Кто вместо?
– Вольфсон, знамо дело.
– Молодым везде у нас дорога, знамо дело… А почему не ты?
– У меня для завотделением еще молоко на губах не обсохло.
– Стеш, а ты уверен, что молоко? – и ржет тихо в подушку, отвернувшись, угловатые лопатки ходят вверх-вниз под тонким шелком халатика.
Ты не тощая. Ты длинная. Длиннее меня на семнадцать сэмэ. И охальница, каких мало. А я рядом с тобой летаю. Ты знаешь.
– А меня на доску почета повесили!
– Чё, прям взяли и повесили?
– Ага. За успехи в труде и примерное поведение! Да-да-да! И надпись написали…
– У попа была собака?..
– Не-е-е. Бухгалтер Юлия Львовна Чаплина! Без инициалов! Полностью!
– Юлия… Львовна… Чаплина… Цапля, старое погоняло отменяется! Теперь будешь – ю-эль-ча… – Юльчатай!
– Мне «Цапля» больше нравилось. А ты… Эх ты, Стёпа-недотёпа.
– Ладно, не дуйся.
– А я и не дуюсь. Что на дурачков обижаться… В окно посмотри.
– Смотрю. Темнеющее небо, снеговые тучи. Шпиль «Останкина». И?
– Стеш, а вдруг там, над шпилем, Данилов снова на туче летает?
– Точно, Цапелька. А внизу Наташа2 в троллейбус садится. Думаешь?
– Не думаю. Знаю, Стеша. Я их чувствую.
– А я – тебя.
Всё рано или поздно кончается. Холодной изморозью ощетинившейся ночью с воскресенья на понедельник я вбежал в метро почти перед закрытием. Главное, чтобы впустили, выпустят потом в любом случае. Подземный спрут готовился к ночной жизни, доступной взорам лишь избранных. В тоннеле на кольцевой зажглись яркие, до костей пробивающие прожектора. Ночь стала днем. Все относительно. Абсолютен лишь я: опять бездомный. Я, бездомный, едущий вроде бы домой, – туда, где для меня давно дома нет.
***
Ассистировал Вольфсону. Непонятно отчего, дело сразу задалось. Разрезы ложились ровно, кровило мало, в ране – полный порядок. Вольфсон не хамил, шелк с кетгутом не рвались. Всегда серьезный и немногословный, Аркадий на этот раз не был суров; периодически что-то напевал себе под нос. Замогильным голосом травил анекдоты, заставлявшие юный румянец операционной сестрички Наденьки рдеть даже под маской. Через полтора часа – как-то мы по-стахановски уложились – кивнул:
– Закругляйся, Стёп-Ваныч. «Шейте, доктор, мгновенно кожу». Вывози, сдавай. Я тебя в ординаторской подожду.
В ординаторской – конец дневной смены: гай-гуй, дневные не ушли, ночные только заступают, впереди обход. Аркадий пошушукался с Гурамом Вахтанговичем, махнул мне – пойдем.
– Гурам нас отпустил с обхода. Свободны. Нехрен нам там делать. Мы с тобой сегодня долг родине отвесили сполна. Обрыдли уже эти походы-переходы-расшаркивания по вечерам. Переливания из пустого в порожнее. Вер-р-ра! – проходившая мимо старшая сестра отделения обернулась. – Верунчик! Дай ключ от «хозяйской». Нам со Стёпой посекретничать надо.