— Уходите! Уходите из моего дома, заберите постели, одежду свою, больше вы ничего не получите. Посмотрю я, чем вы кету будете ловить без невода и лодок, чем вы будете зимой охотиться без снаряжения! Уходите, ну, уходите, я сыт уже добытыми вами мясом и рыбой, зубы искрошил, прожевывая их, — так вы меня кормили. Спасибо!..
Пиапон вышел из фанзы и долго еще слышал крик разъяренного отца.
«Все, большой дом распался, — подумал он. — Ничего, отец, проживем, ружье есть — не помрем. Живут люди, и мы проживем, вон Митропан отдельно от отца живет, без его указаний обходится. Кормить тебя будем, пройдет немного времени, и ты успокоишься. Эх, начнем самостоятельную жизнь. Завтра с утра начнем строить фанзу. Нет, фанзу долго строить, выкопаем землянку. Только вот где ее поставить?»
Пиапон зашагал по стойбищу, выискивая удобное место для жилья. Его догнал Калпе и передал слова отца: тот просил его вернуться в дом.
— Скажи отцу, я ищу место, где бы поставить жилище. Если он не будет возражать, я бы вырыл землянку рядом с большим домом, чтобы ему близко было к нам в гости ходить, да и внучатам к нему бегать.
Пиапон зашагал на нижний конец стойбища. Когда на душу тяжелым грузом ложатся всякие неприятности, то лучше всего идти или плыть по Амуру, бурное его течение обязательно подхватит твой неприятный груз, отнимет и унесет прочь: честным людям Амур очищает души от всего наносного, вредного.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В одно прохладное туманное утро жители стойбища Полокан погрузили в лодки детей, тощих облезлых собак, короткие кетовые невода и с шумом, с радостным возбуждением, визгом ребятишек, под тявканье щенят и лай собак покинули свои фанзы и землянки.
Пота и Идари провожали Токто с его женами, и им казалось, что не люди отчаливают от берега, а большая стая гогочущих гусей покидает ночлег. Неводники давно уже скрылись за кривуном, а в ушах все еще звенели голоса.
Пота тоскливо смотрел вслед лодкам и завидовал рыбакам, детям и даже собакам: они уезжали на осенний праздник. Пота вспоминал широкие песчаные косы с десятками берестяных юрт, с барахтавшимися на горячем песке мальчишками, с вешалами, наполненными красной юколой, и с невыветривающимся запахом рыбы. По вечерам мужчины и юноши, стряхнув с плеч усталость, до изнеможения боролись на песке. Сколько было веселья на этих кетовых тонях!
А наутро, задолго до восхода солнца, рыбаки начинали лов и до вечера только и делали, что закидывали невода. Жены их тем временем пластали кетины на разные сорта юкол: верхний пласт с кожей — калтаян, два нижних, тонких, просвечивающих на солнце пласта — макори, отдельно — брюшко, янтарная икра, которая зимой считается деликатесом, если ее есть с желудем; оставшийся костяк — кисоакта — сушился для собак.
Днем бывают свободны от работы только дети да собаки; мальчишки бродят по релкам, собирают созревшие мягкие яблочки, шиповник, учатся подкрадываться к уткам, сидящим на озерах, и часто метким выстрелом из лука добывают мясо на суп. А собаки, располневшие в первые же дни путины на внутренностях кеты, лениво бродят по косе или отлеживаются в тени.
В сентябре в отдельные годы целыми днями идут дожди, дуют холодные низовики, портится без солнечного тепла юкола, но провожавшему Токто Поте вспоминались только солнечные, с бездонным голубым небом, с плывущими треугольными стаями веселых гусей. Если бы не было рядом любимой Идари, Пота, махнув на все, подался бы на Амур. Он но удержался бы. Идари сердцем понимала, что творилось в душе мужа, ей самой до боли в груди хотелось уехать на кетовую путину.
— Не грусти, он,[47] — сказала она, опуская головку на его плечо. — Через год-два мы тоже поедем на Амур, тогда можно будет, к тому времени мама смягчит сердце отца, он простит нас.
В стойбище осталось несколько стариков и старух, среди них был и Чонгиаки Ходжер.
— Загрустил, охотник? — улыбнулся старик. — А чего же не поехал с Токто?
— Не взял он.
— Ну и хорошо, мы здесь не будет скучать, разве кто-нибудь в тайге скучал? Зверю и то весело в тайге, а человеку еще веселее.
И Пота на самом деле не грустил больше, перестал думать об Амуре, о кетовой путине, о веселье на песчаной косе. Вместе с женой он ловил рыбу, ходил на охоту, готовил дрова на зиму.
Тайга разукрасилась в свой осенний яркий наряд. Одинокая осинка в стойбище Полокан вся пожелтела, поникла, и некогда веселые ее подружки тоже загрустили. Пота с Идари по-прежнему часто ходили в гости к осинке, к березкам, но никогда не разделяли их грусть и даже не замечали их поникшего вида, потому что ничего не видели вокруг, кроме самих себя, — так была сильна их любовь.
47
Нанайка, не имеющая детей, часто зовет мужа в третьем лице — знать мужа по имени считается зазорным и не разрешается обычаем.