Судьба Пугачева была связана с судьбою всего восстания. Он не мог теперь ни на что рассчитывать, кроме как на собственные силы. И он продолжал верить, что еще не до конца «обремизился». К тому же жизнелюбие видавшего виды человека было неистощимо в нем. А потому: «не вешай, Емельян, головы, пока ты еще не у плахи! Меж тем плаху готовили ему уже не только слуги царицы, но и его вчерашние соратники. „Развенчанный“ в ходе событий, он оказался в окружении, большое кольцо которого — войска Михельсона,[22] малое — атаманы-предатели с приятелями».
«Заговор, — значится в „Плане“ писателя к последней части романа. — Душа заговора — Творогов (он и за Стешу зол на „батюшку“). Скитание по степи, к Элтонскому озеру. Выпал снег ранний. Голод. У старцев-скрытников на Узени. Отметить: пятеро клятву приносили, коих нет в живых,[23] и пятеро предателей. Заговор пятерых — Творогова, Чумакова, Федульева, Железнова, Бурнова. Арест Пугачева — смотри показания Творогова: „Пугачевщина“, т. 2, стр. 156–159».
Главу о предательстве писатель предполагал начать, как видно из его заметок, в духе сделанной им из «Пугачевщины» (т. 2, стр. 407) выписки:
«Пока военное командование напрягало все силы к поимке „главного злодея“, думая достигнуть этого военною рукой, яицкие казаки, прошедшие с Пугачевым весь победоносный путь от Яика, на Яик же и вернулись ровно через год и передали власти своего вождя».
Касаясь сцены расправы предателей с Пугачевым, писатель упоминает, как мы видели выше, показания Ивана Творогова, но тут же подчеркивает, что Творогов, происходящий из зажиточных казаков, атаман — «душа заговора и за Стешу (жену свою) зол на „батюшку“». Естественно, что, рисуя поведение Пугачева в решающий для того час, писатель не мог безоговорочно принять рассказ Творогова, наделившего своего врага чертами труса. «…Перемени свои угрозы (Пугачев. — Вл. Б.), — показывал, между прочим, Творогов, — стал плакать и божиться, что не уйдет уже более…» и т. д.
Не все правдиво у этого пугачевца и в показаниях относительно поведения окружающих казаков.
Уже при беглом сопоставлении показаний Творогова с показаниями самого Пугачева, а также Фофанова и Кожевникова видно, как много не договаривает, а порою и явно наговаривает илецкий казак Иван Творогов, величаемый в протоколе допроса «любимцем злодея».
Так, например, в рассказе Творогова о случае с пистолетом и саблею, за которые ухватился разгневанный Пугачев, имеется следующее:
«В сем месте (на привале по пути к Яику) после усыла казака Калмыкова и др. на форпост с извещением об аресте Пугачева злодей, увидя оплошность малолетка, по прозвищу Харьки, положившего возле себя на землю шашку и пистолет, схватил оные и, обнажа саблю, бежал прямо на нас, то есть на Чумакова, Федульева, Железнова, Буркова и меня, сидевших в то время в одной куче, на траве, и кричал сии слова: „Вяжите, про так их мать, старшин-та, вяжите!“».
Далее передается, что в разгар схватки Иван Бурнов нанес Пугачеву удар тупым концом копья, после чего «злодея» удалось обезоружить.
Затем:
«Злодея спрашивали мы тут, сам ли он собою сие сделал, или другой кто присоветовал, на что он сказал, что присоветовал ему казак Михайла Маденов, надеясь, что казаки вступятся. Казаки, услышав сие, рассердились на Маденова и прибили его немилосердно, так что едва дышащего на сем месте оставили и никто не знает, жив ли он или умер».[24]
Таким образом, если верить Творогову, Пугачев в одиночку кинулся с саблей на пятерых и, потерпев неудачу, выдал с головою своего «советчика», казака Маденова.
А вот что показывал на допросе о том же событии сам Пугачев:
«Ночевав на том месте, не дождавшись возвращения Калмыкова, пошли до реки Яика и, отошед несколько верст, остановились кормить лошадей. И как остановились, то пришли к нему (Федульеву. — Вл. Б.) казаки и говорили: „Куда нас ведете? Нас всех в Яике погубят, а заведомо б вести его, Емельку, в Москву и там явиться, или уж станем скитаться на Узенях“. И он, Емелька, видя этот шум, выскоча, схватил из лежащих близ его в куче казацких сабель, закричал, подошед к Федульеву: „Куда вы меня везете? Ваши казаки на Яик идти не хотят…“ и т. д.
22
Михельсон доносил 19 сентября Панину: «Пугачев бежал к Яику не больше как в тридцать человек, а войск, преследующих его, собралось до полутора тысяч на добрых конях».
23
Пятеро первых атаманов: Шигаев, Зарубин-Чика, Мясников, Караваев, Максим Горшков (Вл. Б.).