— Точно так, ваше превосходительство, — с уверенностью ответил офицер. — Есть.
— В таком случае, будьте добры его немедленно представить.
Адъютант поклонился и вышел.
Когда командир войск остался один, он взял со стола телеграмму и еще раз внимательно перечел. В течение двух недель между Францией и Германией шла война. Германия решила прибегнуть к внезапному нападению, как Япония во время войны с Россией, отчего она была побеждена, и японские войска одержали немало славных побед.
Уже восемь дней прошло со времени неудачного сражения у Бельфора; немецкие войска пытались взять Нанси и отчасти уже загородили путь к этому городу.
Первая Восточная армия, укомплектованная несколькими дивизиями, остановилась у Реймса в выжидательном положении. Пруссаки хорошо были осведомлены о действиях неприятеля, они были снабжены всеми нужными сведениями благодаря прекрасному состоянию их воздушной флотилии, — «Цеппелина» XVII и «Парсифаля»[1] XXII и десяти маленьких аэростатов — и не двигались с места, зная, что французские войска располагали более значительными силами, что артиллерия их гораздо сильнее, ибо сорок электрических батарей, имеющихся у французов, могли бы бесспорно легко выиграть сражение. Тем не менее, по словам очевидцев, шпионов и местных крестьян, за последние дни в лагере неприятеля наблюдалось необычайное оживление. Французам удалось, применяя беспроволочную телеграфию, получить несколько телеграмм из штаба войск, содержащих ценные указания.
Одну из телеграмм в настоящее время и перечитывал генерал Винскель.
Раздался стук в дверь.
— Войдите! — сказал генерал, пряча телеграмму в карман мундира.
В комнату вошел капитан Граншан в сопровождении высокого, стройного молодого человека. На нем был костюм военных летчиков, состоящий из черной кожаной куртки. Белокурый, хорошо сложенный, с нежным цветом лица, большими шелковистыми усами, серыми глазами, он напоминал жителя Севера.
— Вот человек который вам требуется, генерал! — почтительно доложил адъютант.
— Благодарю вас. Вы свободны. — И, обращаясь к офицеру, добавил: — А вы, мой друг, подойдите-ка ближе.
Генерал Винскель встал, запер дверь за офицером и, возвращаясь к авиатору, долго, пристально смотрел на него.
Молодой человек спокойно выдержал взгляд, который словно проникал в самые тайники его души.
— Скажите мне ваше имя, возраст, ваше социальное положение.
— Шарль Лепик, мне двадцать шесть лет, я механик, сапер военной воздухоплавательной школы.
— Где находится ваша семья?
— У меня нет семьи. Я сирота.
— У вас есть подруга жизни?.. Любовница, быть может?
— У меня нет никаких женщин. Я совершенно одинок.
— Прекрасно. Мне именно требуется такой человек, как вы.
Винскель нервно ходил по комнате. Он о чем-то задумался. Внезапно генерал подошел к механику, положил ему руки на плечи.
— Послушай, — заговорил он, переходя на ты. — То, что я тебе сейчас скажу, должно умереть между нами. Речь идет о спасении отечества, о будущей победе Франции. Способен ли ты для блага родины пожертвовать жизнью? Подумай и ответь откровенно: да или нет? Имей в виду, когда ты исполнишь данное тебе поручение и каким-нибудь чудом останешься в живых, можешь требовать от меня все, что захочешь. — Если же нет… ты не согласен, я устрою иначе это дело!
— Я обдумал. Согласен. Пользуйтесь мной по вашему усмотрению.
Несколько минут в комнате царило молчание. В глазах Винскеля вспыхнуло чувство жалости к этому молодому офицеру. Он был смущен. Но, быстро овладев собой, генерал холодно и, указывая на кресло, сказал:
— Садись. Прочти телеграмму.
Он вынул из бумажника депешу и протянул ее Шарлю Лепику. Офицер прочел:
«Приказ главного штаба войск за № 238.
Приготовить в двенадцати часам ночи дирижабль. Ночью неприятель будет осматривать позицию. Совершатся полеты. Во главе будут командующий армии генерал Зильгейм и Гросмерк, генерал фон Пардебек, полковник фон Веско».
Офицер возвратил послание.
— Что, понял? — спросил генерал. — Дирижабль — вероятно, «Парсифаль», так как у «Цеппелина» тяжелый двигатель. С другой стороны, «Цеппелин» один может поднять семь человек. С офицером-механиком и двумя пилотами как раз семь человек… А теперь еще вопрос. Твой аэроплан…
— Шестьсот пятьдесят кило, электрический двигатель в сто сил; я свободно совершаю против ветра восемьдесят миль в час и сто двадцать по ветру. Могу взять одного пассажира или около восьмидесяти кило бомб или взрывчатых веществ.
— Прекрасно. Подойди ближе и внимательно выслушай меня…
Генерал долго говорил. Время от времени офицер прерывал его своими расспросами. Наконец, когда обо всем было переговорено, Шарль Лепик сказал:
— Не беспокойтесь, генерал, все будет исполнено.
— Повторяю, если тебе это удастся, останешься жив, спасая отечество, я, во имя Республики, обещаю сделать для тебя все, что ты пожелаешь.
Шарль Лепик равнодушно произнес:
— Я не желаю никаких вознаграждений. Мне не надо ни орденов, ни денег, ни боевых отличий… Я желаю остаться в тени. Я сделаю то, что вы велели сделать. То, что вы от меня требуете, соответствует моим взглядам, моим принципам, моим надеждам. Вы смотрите на меня с удивлением. Вам никогда ничего подобного не говорили… Я сейчас вам кое-что объясню… Видите ли вы, в чем дело. Хотя меня и называют Шарлем Лепиком, но на самом деле я — Жан Леклерк, анархист…
Генерал Винскель машинально протянул руку за револьвером.
— Оставьте ваше оружие, — продолжал офицер. — Вам нужна моя помощь, я это знаю. Я даю вам слово, что сделаю все, что вы мне сказали. Исполняя ваше поручение, я буду преследовать намеченную мною раньше цель.
Я решил умереть за родину, как настоящий сын революции; если Германия победит Францию, вовлекая в войну Австрию и Венгрию, монархическое правление легко может быть восстановлено. Для страны это будет большим отклонением от цивилизации… Думаете ли вы после того, что я вам изложил, что я не готов сделать все возможное, чтобы спасти свою родину?
— Я вам верю, — проговорил генерал Винскель, подавая руку анархисту. — Идите и действуйте.
Была зимняя ночь. Аэроплан, словно большая черная птица, вылетел из французского лагеря и плавно понесся в воздухе.
Жан Леклерк потушил огни. Он держался на своем маленьком сиденье и пристально всматривался в даль, и, летя под синим небом, усеянным яркими блестящими звездами, прислушивался к малейшему шуму.
Время от времени авиатор нажимал электрическую кнопку, в маленькой лампочке вспыхивал огонь. Жан проверял воздухомер, указывающий направление полета, и вновь аэроплан погружался в темноту.
Жан Леклерк зажег папироску. В шестидесяти метрах над землей можно было не опасаться людей.
Внезапно на земле показалась большая красная звезда, которая быстро неслась вперед; навстречу появилась вторая голубоватая точка.
— Два автомобиля… Надо проследить, что будет дальше…
Удвоив меры предосторожности, боясь быть замеченным, он спустился на тридцать метров к земле. При блеске голубоватого рефлектора авиатор увидел двух офицеров.
Жан Леклерк видел, как они подняли голову и указывали на небо в его сторону. Его, очевидно, заметили.
«Эти господа ничего не могут сделать со мной, — подумал он. — По всей вероятности, они предупредят воздухоплавателей и сейчас откроется форменная стрельба».
В одно мгновение он поднялся на сто метров. Теперь его нельзя было видеть. Ночь защищала его темным покровом…
Жан Леклерк все летел вперед, аэроплан уже достиг конечной цели. Перед ним была длинная полоса огней, означающая неприятельский лагерь.
Расстояние между немецкими и французскими войсками было не более двадцати пяти километров.
