В глубинах обнаружился страх, и этому expertus не удивился. Но вот рождался этот страх не внутри, не в разуме — страх стучался снаружи, а разум гостеприимно распахивал ему двери. Осторожно, стараясь не потревожить, щенок прощупал стоящих рядом — приятелей солдата и сбежавшихся на крики бойцов — после чего отправился на внеочередной доклад к Новачеку.
К вечеру охватившая лагерь нездоровая тревожность сдала позиции, цепь expertus’ов с того дня несла незримую стражу беспрестанно, а в молитвенном правиле христианского воинства появилась новая литания — «Contra timorem»[1240].
Спустя неделю все тем же expertus’ам пришлось стать героями дня снова, однако на сей раз дело завершилось не столь благополучно и не обошлось без жертв. В предвечерних сумерках в одной из частей лагеря бойцы вдруг обнаружили подле себя чужаков — вооруженных, готовых к нападению и невесть как оказавшихся здесь. К тому времени, как кому-то из щенков, примчавшихся на шум, удалось распознать и переломить иллюзию и остановить начавшееся побоище, счет убийствам своих своими пошел на второй десяток.
Подобный casus приключился еще дважды — один за другим, с промежутком в пару дней, после — снова, через четыре дня, теперь во время сражения, однако ни одна из попыток прежнего успеха уже не возымела, а после того боя иллюзии и вовсе прекратились столь же неожиданно, как и начались. Что было тому причиной, осталось неизвестным, однако Новачеку было приятно думать, что его подопечным удалось показать врагу всю бесплодность его стараний и тем отвратить от дальнейших поползновений, а командиру стрелков — что стрелу кого-то из его людей Господь Бог направил в нужную сторону, и «насылать эту хренотень стало некому».
Почти неделю была тишина во всех смыслах — никто не теребил имперскую армию короткими набегами, не выманивал на крупные сражения, не одолевал мороком и не выбивал из колеи паникой. Общий бодрый настрой вернулся в души и разумы, и продвижение войска почти вернулось к прежним темпам — два встретившихся по пути городка, каждый размером с большую деревню, сдались без боя, да и вообще к явившейся на их земли чужой армии жители обоих поселений и местный землевладелец отнеслись почти радушно. Никто не бросал косые взгляды на солдат и рыцарей, никто не пытался подсунуть отравленное угощение или потихоньку отправить гонца к Альбрехту, кое-кто из местных девиц пытался строить глазки бравым воинам, и два дня, выделенные для отдыха и разведки, протекли спокойно и почти лениво.
К вечеру второго дня слег один из рыцарей. Тошноту, ломоту в костях и жар он списал на внезапный приступ кишечной болезни и отправился отлеживаться в свой шатер. Спустя час с теми же симптомами свалился один из служек. Потом трое солдат. Потом несколько бойцов из гуситской бригады. Потом два десятка гельветских пикинеров и пятерка разведчиков. К тому времени, как по всей армии счет заболевшим уже стали терять, на ушах стояли все — от лекарей и expertus’ов до священства.
Порчу вычислили не сразу; первым делом бросились проверять местные колодцы и выяснять, что из пищи принимали заболевшие. Из местных трех колодцев пили все, включая обитателей городка, версия с несвежей или отравленной едой не подтвердилась тоже, и майстер Гессе с некоторым даже облегчением занялся тем, что у него выходило куда лучше, чем руководить шайкой конгрегатов: расследованием. Вооружившись инквизитором и щенком-expertus’ом, господин дознаватель превзошел сам себя, отыскав вредителя за сутки с небольшим. Впрочем, Курт остался в убеждении, что местные не особенно-то и стремились выгородить виновного, а вся невнятица в их ответах была лишь следствием недоверия и настороженности.
Окрестности городков армия покинула спустя еще сутки, оставив за спиной небольшой гарнизон на радость местным девицам и внеся обе деревеньки в список лояльных. Список, надо признать, был небольшим: за все эти месяцы таких благодушных или хотя бы равнодушных городишек и деревень нашлось всего с десяток…