Кроме того, деятельность Моргена представляет особый исторический интерес. Как опытный юрист и судья он смотрел на холокост через призму морали, сколь бы дефектной она ни была. Он отличался настойчивостью и был, можно сказать, выдающимся следователем, никогда не отступавшим перед лицом чудовищных преступлений. Протоколы расследований Моргена сохранились как в его отчетах начальству, так и в его послевоенных показаниях. Наконец, самому Моргену не предъявили обвинений в военных преступлениях, и поэтому он был свидетелем, гораздо менее склонным к самооправданию, чем преступники, о которых он свидетельствовал.
Морген показался нам весьма надежным хроникером своей деятельности военного времени. Его послевоенные свидетельства, если не считать нескольких серьезных исключений, которые мы рассмотрим[2], подтверждаются документами, включая не только его собственные бумаги, но и, например, личные досье тех, с кем он имел дело во время войны. Самое невероятное из заявлений Моргена — что он добивался ареста Адольфа Эйхмана — было подтверждено самим Эйхманом на процессе в Иерусалиме. Морген мог быть малочувствителен к тому, что его окружало, или замечать далеко не все, но он явно не стремился адаптировать свои высказывания под то, что послевоенная аудитория знала или хотела услышать. Честность тому причиной или наивность, но он был на удивление искренним свидетелем.
Мы задумали эту книгу как нравоучительную биографию, анализ того, как нравственность одного человека пытается противостоять безнравственности окружающего мира. Наше повествование охватывает только карьеру Моргена в качестве настоящего или бывшего члена СС, а не описывает весь его жизненный путь, и это позволяет избежать спекуляций. Мы не воссоздавали сцены и события с литературными целями, хотя, когда Морген описывает их, мы даем ему слово, чтобы читатель мог услышать его голос. Наконец, несмотря на болезненность темы, мы пытаемся сохранять бесстрастный тон. Как нам кажется, для того чтобы осудить холокост, читатели не нуждаются в наших высокопарных заявлениях.
Стремление добавить оттенков к портрету эсэсовского офицера порождает вопрос: не пытаемся ли мы разделить морально неприемлемую точку зрения? Не доходим ли мы в этой попытке до игры на поле дьявола? По нашему мнению, нельзя априори считать всех представителей системы зла злодеями, а вопрос, насколько они были таковыми, — недопустимым по моральным основаниям. Все эти люди — реальные личности, характеры которых можно исследовать, и мы думаем, что изучать их с моральной точки зрения допустимо.
Еще одно замечание по поводу нашей методологии. Из-за того что мы называем эту работу нравоучительной биографией, может показаться, что мы приглашаем сравнить ее с такой знаменитой и полемической книгой, как «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме»{1} Ханны Арендт. Некоторое сходство действительно есть, но отличий гораздо больше, и не только потому, что нам не хватает остроты ума и отточенности стиля Арендт.
Нравственные вопросы, которые поднимаем мы, не менее значительны, чем вопросы, поднятые Арендт, но касаются личности другого рода. История Моргена затрагивает множество морально-нравственных проблем, однако, в отличие от Эйхмана, он не был воплощением зла; это, как мы уже сказали, скорее воплощение двойственности и неоднозначности.
Кроме того, если Арендт обращается к фигуре Эйхмана, чтобы проиллюстрировать провокационный тезис банальности зла, мы на иллюстрирование столь объемного тезиса не претендовали. По нашему мнению, детальное рассмотрение такого случая может объяснить, как проявляет себя нравственная позиция личности и как это перестает работать в экстремальных условиях. Мы хотим объяснить действия и намерения Моргена, поскольку они относятся к вопросам морали, но свою задачу — исследование нюансов его дела — выполним не лучшим образом, если поставим своей целью поддержку смелого тезиса. Наблюдение за тем, как ослабевает нравственная позиция человека, вовлеченного в такие катастрофические события, как холокост, требует внимания к частностям и избегания грандиозных обобщений.
Рассказав о карьере Моргена, мы предложим вашему вниманию итоговые размышления о его личности и о значении его случая с точки зрения права и философии морали. Но выводы, которые, как мы надеемся, сделает для себя читатель, этим не ограничатся. А исчерпывающая теоретическая дискуссия могла бы стать содержанием другой книги.
2
Самым примечательным исключением является сообщение Моргена в Нюрнберге о том, как он открыл «окончательное решение еврейского вопроса». Мы обсуждаем это в главе 12.