– То есть… я подлил ему немного настоя наперстянки…
– Сердечнику, – кошмарная полуженщина-полукошка уронила лицо в ладони рук, упертых локтями в столешницу, и несколько секунд просидела неподвижно. Потом, не поднимая головы, поинтересовалась: – Он умер от отравления?
– Нет, он не умер! У него был сердечный приступ, и тут в монастырь явился этот докторишка, Диксон, и что-то такое сделал, и отцу Родерику стало лучше, а потом… клянусь, я больше ничего… только отобрал у него кольцо ордена и…
– Ещё раз, – медленно проговорила псевдомонашка, поднимая голову и втыкая в отца Пола взгляд разноцветных глаз, отчего он почувствовал себя бабочкой на булавке. – Зачем понадобилось его убивать? Подливать наперстянку, трепать нервы отнятым кольцом связи? Зачем? Что он мог, безобидный пожилой аббат с закрытой планеты?
– Он б-был и… и… иезуитом! – отца Пола уже трясло с головы до ног, зубы отчетливо клацали, он стал заикаться.
– И что с того?
– Четвёртый обет, – шагнул вдруг вперёд мужчина со шрамом. – Братья-иезуиты приносят четыре обета.
– М-да? – заинтересованно покосилась на него снизу вверх девица, вдруг начавшая выглядеть почти как обычный человек. – Вообще-то, их три. Послушание, нестяжание, целомудрие… откуда взялся четвёртый?
– Послушание непосредственно Папе. Отец Родерик при желании вправе был напрямую связаться если не с самим понтификом, то с канцелярией Ватикана уж точно. И тогда вся эта история очень быстро вылезла бы на свет Божий. Его нельзя было оставлять в живых или, как минимум, при средствах связи. Даже из обители молчальников он мог послать весточку через ретранслятор, который наниматели отца Пола так и не нашли, верно? Не нашли. Потому что как иначе смог получить твою весточку я?
– И ты знаешь всё это потому, что… – с обманчивой мягкостью произнесла женщина, но шрамоносец не дрогнул, лишь слегка опустил подбородок с ухоженной эспаньолкой, обозначая поклон:
– Позволь представиться: Альберто, смиренный мирской брат Ордена Иисуса. Ad majorem Dei gloriam[45].
И отец Пол, повисая в держащих его руках, отчётливо (и неподобающе для лица духовного) пробормотал:
– Твою мать…
Сухопарый мужчина, чью тонкую талию выгодно подчеркивал широкий пурпурный кушак, добродушно рассмеялся вслед молодой женщине в простом белом платье. Женщина скрылась в часовне Богоматери Скорбящей на платформе Мори, двери закрылись, а он всё стоял, посмеиваясь и рассеянно перебирая длинными музыкальными пальцами тонкую струйку фонтана.
– Моя будущая дочь насмешила вас, монсеньор?
Его преосвященство епископ Люсонский повернулся к Мори Пилар, задавшей вопрос, и кивнул, вытирая руку платком, извлеченным из рукава черной сутаны с пелериной и тридцатью тремя пурпурными пуговицами.
– Умна, как все ваши дочери, Пилар. Смела. И остра на язык. Я спросил, не желает ли она исповедаться…
– Катрина, я думаю, заявила, что пока она не крещена, её грехи вне вашей компетенции. А когда станет христианкой, вода крещения смоет всё, и каяться будет не в чем.
– Практически дословно, – восхитился епископ. – Поговаривают, девушка с честью выполнила ваше поручение?
– Не совсем, – поморщилась Пилар. – Негодяя, убившего Родриго, она отдала другим людям.
– Своему Дому, как я слышал!
Епископ позволил мягкому упрёку прозвучать в ровном голосе, таком же бархатистом, как прикрывающая тонзуру пурпурная дзукетта. Где и как кроткий служитель Божий добывал информацию – было загадкой даже для Паучихи. Но факт оставался фактом. Для него, как и для самого известного из его предшественников[46], внешним сходством с которым епископ иногда позволял себе гордиться, не было тайн там, где ему была угодна полная ясность.
– Дому, который отказался от неё! – возмущение Мори Пилар выдавали лишь пальцы, побелевшие на потёртом переплёте молитвенника.
– Мы оба знаем, дочь моя, что не всегда люди, облечённые властью, могут позволить себе поступать по зову сердца. Или даже просто по справедливости. И не всегда вещи таковы, какими кажутся на первый взгляд.
Епископ повёл рукой в небрежном благословляющем жесте. Проследив за его взглядом, Пилар коротко кивнула в ответ на учтивый поклон Альберто Силвы.
– Но даже если отказ Дома от девушки не ловкий финт – во что я, признаться, не верю – не думаю, что за эту молодую особу стоит беспокоиться уж очень сильно, – размеренно продолжил священник, игнорируя служку, почтительно замершего с епитрахилью в руках в нескольких метрах от беседующих. – У неё есть деньги и имя, которые она заработала себе сама. Есть друзья и рекомендатели. Есть, наконец, крестная мать, возглавляющая более чем успешное предприятие, и крестный отец – иезуит. Думаю, она не пропадёт.
ЭПИЛОГ.
– Развод оформи сам, договорились? Не то, чтобы я не хотела повидаться с Ральфом и Хлоей, но мне просто некогда. Короче: сам женился – сам и разводись.
Лана Дитц расхаживала по офису агентства «Кирталь», в котором царил полнейший разгром. Правда, опытный глаз немедленно заметил бы, что разгром носит вполне упорядоченный характер. Так выглядит дом, хозяева которого суматошно готовятся к переезду. И царящий в доме хаос не имеет ничего общего с тем, который оставляют по себе наглые взломщики.
Рис сидел, по-турецки скрестив ноги в элегантных мокасинах-«сондерсах», на том самом столе, где Лана – всего пару месяцев назад! – допрашивала своего пленника. Сейчас стол был единственным местом в офисе, где можно было сидеть, с гарантией не мешая собираться теперь уже бывшей хозяйке.
Правая рука, в которой Рис держал банку пива, была покамест несколько светлее левой: загореть Хаузер не успел. Ничего он не успел, по большому счёту, и только добродушно завидовал. Не тому, разумеется, что и в каких объёмах пришлось приводить в порядок его, с позволения сказать, супруге, а той скорости, с которой были проделаны все положенные операции.
Впрочем, следовало честно признать: во-первых, в отличие от него, необходимые Лане «запчасти» уже лежали в банке тканей госпиталя Санта Крус. Во-вторых же, его лечение и последующая реабилитация были поддержаны только деньгами. Что касается Ланы, в госпиталь прибыла лично Мори Пилар. Прибыла – и улыбнулась.
Улыбку персонал оценил правильно, и вокруг девушки, доставленной на Большой Шанхай в капсуле «Второго Шанса», завертелась карусель лучших врачей, оборудования и медикаментов, которые можно было достать за деньги, совесть и страх.
– Некогда? Почему?
С некоторым удивлением Рис понял, что разводиться ему не очень-то и хочется. О любви речь, разумеется, не шла, но из Ланы получился прекрасный партнёр – и это даже если не обращать внимания на сексуальную составляющую. А на неё стоило обратить внимание, причём самое что ни на есть пристальное.
Однако среди прочих уроков, преподанных покойной тёткой, было и умение понимать, когда «нет» означает именно «нет», а не «ах, уговорите меня, пожалуйста!». Сейчас он имел дело как раз с таким случаем, поэтому поинтересовался причинами спешки – и более ничем.
В ответ Лана притормозила у одной из стенных панелей, произвела почти незаметную манипуляцию, и из неглубокой ниши – таких тайников здесь было немеряно – на её ладонь выпал большой конверт.
Рису Хаузеру хватило одного взгляда. Он знал, что именно рассылают в таких конвертах из старомодной плотной коричневой бумаги с пятью синими печатями настоящего сургуча по углам и в центре. Знал, в частности, потому, что сам такого конверта ни разу не получил – хотя пытался раза три.
Уведомление о зачислении на первый курс Университета имени Нильса Бора на Атлантиде. Он молниеносно отправил запрос и тут же получил ответ. Начало семестра через неделю… да, его «жене» действительно следовало поторопиться.
46
Кафедру епископа Люсона занимал Арман Жан дю Плесси до того, как стал кардиналом Ришелье.