Сэр Куртис и капитан Гуд выглядели очень разочарованными.
— Мистер Квотермейн, — обратился ко мне сэр Генри, — я состоятельный человек и от своего намерения не откажусь. За свои услуги вы можете потребовать любое вознаграждение. Оговоренная сумма будет вам уплачена до нашего отъезда. Одновременно с этим, на случай нашей гибели, я приму меры, чтобы ваш сын был соответствующим образом обеспечен. Из сказанного мною ясно, насколько важным я считаю ваше участие. Если же нам посчастливится добраться до Сулеймановых копей и отыскать алмазы, вы поделите их поровну с Гудом. Мне они не нужны: добраться туда — дело почти безнадежное. В то же время я не сомневаюсь в том, что по дороге мы сможем добыть слоновую кость, и вы поступите с нею таким же образом. Вы можете поставить мне свои условия, мистер Квотермейн. Кроме того, я, конечно, оплачу все расходы.
— Сэр Генри, — сказал я, — я никогда не получал более щедрого предложения, и бедному охотнику и торговцу следует о нем поразмыслить. Но мне еще не приходилось иметь дело с таким крупным предприятием. Мне требуется время, чтобы все обдумать. Я смогу дать вам ответ до нашего прибытия в Дурбан.
— Прекрасно, — ответил сэр Генри.
Затем я пожелал им доброй ночи и ушел к себе.
В эту ночь мне снились бедный, давно умерший Сильвестр и алмазы.
Глава III
Амбопа поступает к нам в услужение
Чтобы добраться морем от Кейптауна до Дурбана, нужно затратить четыре-пять дней — это зависит от погоды и скорости судна. В Ист-Лондоне[16] строительство порта еще не завершено, хотя на него истрачено много денег. Вместо того чтобы причаливать к пристани в прекрасно оборудованном порту, о котором давно прожужжали все уши, пароходы и сейчас бросают якорь вдали от берега. Если на море волнение, то порой приходится ждать сутками, пока наконец буксиры с шлюпками за пассажирами и грузом смогут отойти от берега. Но нам, к счастью, ждать не довелось.
Когда мы подошли к Ист-Лондону, море благоприятствовало, и буксиры, тянущие за собой вереницу безобразных плоскодонных шлюпок, не заставили себя ждать. С нашего парохода в страшном беспорядке вниз полети тюки с товаром. Матросы швыряли их, не заботясь, что внутри: шерсть, фарфор — все летело в одну кучу.
Я стоял на палубе и наблюдал, как вдребезги разбился ящик с четырьмя дюжинами бутылок шампанского и искристое вино брызнуло и запенилось по дну грязной грузовой шлюпки. Ужасно досадно было смотреть, как бессмысленно пропадает столько вина! Это быстро сообразили и находившиеся в лодке грузчики-кафры. Они нашли две случайно уцелевшие бутылки, отбили у них горлышки и выпили все до дна. Шампанское ударило им в голову, и они сразу же опьянели. Этого кафры никак не ожидали: в страшном испуге они начали кататься по дну лодки, крича, что добрый напиток «тагати», то есть заколдован. Я вступил с ними в разговор и подтвердил, что они выпили самую страшную отраву белого человека и должны умереть. В диком ужасе кафры налегли на весла, и лодка помчалась к берегу. Я уверен, что никогда в жизни они не дотронутся больше до шампанского.
Всю дорогу в Наталь я думал о предложении сэра Куртиса. Первые дня два мы не затрагивали этого вопроса, хотя и были все время вместе. Я рассказывал сэру Генри и капитану Гуду о своих охотничьих приключениях, причем ничего не выдумывал и не преувеличивал, как имеют обыкновение делать охотники. Считаю, что не имеет смысла нам, африканским охотникам, привирать и плести небылицы. У нас бывают такие необыкновенные приключения, что и без того есть чем поделиться. Впрочем, это к моему рассказу не относится.
Наконец в один прекрасный январский день — у нас ведь январь самый жаркий месяц — наш пароход приблизился к Наталю, и мы пошли вдоль его живописных берегов, рассчитывая к закату солнца обогнуть Дурбанский мыс. Их красные песчаные холмы и бесконечные просторы ярко-изумрудной зелени, где прячутся краали кафров, удивительно красивы. Набегающие волны, ударяясь о прибрежные скалы, поднимаются ввысь и, падая, образуют белоснежную полосу пены вдоль всего берега. Но особенно роскошна природа у самого Дурбана. В течение многих веков бурные потоки дождей промыли в холмах глубокие ущелья, по которым текут сверкающие на солнце реки; на фоне густых темно-зеленых зарослей кустарников, растущих так, как насадил их сам Господь, время от времени виднеются рощи хлебных деревьев и плантации сахарного тростника. Изредка среди этой пышной зелени вдруг выглядывает белый домик и словно улыбается безмятежно-спокойному морю, придавая особую законченность и домашний уют великолепной панораме.