– Может, тут обождем?
Предложение заманчивое, но Лелюхин его отверг: Пушкин мог объявиться когда ему вздумается, хоть через час, а то и через три. С утра поспать любит, небось наминает еще бока. А если Эфенбаху приспичило – вынь да подай. Вариант разыскать девицу даже не рассматривали: проще отправиться куда глаза глядят, надеясь на чудо. Вдруг на-ткнутся по дороге?
Лелюхин старался придумать хоть что-то путное, но нервная обстановка мешала. Он огляделся и вдруг шлепнул себя по лбу.
– Хороши мы с тобой, Лёнечка, нечего сказать!
Кирьяков нервно оглянулся.
– Что, что такое?
– Забыл, где находимся?
Действительно, лучшего места, где можно найти любого проживающего в Москве, не придумаешь – адресный стол. Лелюхин бросился к столам, на которых размещались высокие стопки перекидных листов, закрепленных на длинных полукольцах, наглухо ввинченных в столешницы, чтобы ни один листик с фамилиями не пропал. Стопку с буквой «П» нашел Кирьяков. Перекидывая на кольцах листы, они добрались до страницы, на которой размещались фамилии на «Пу». Пробежав пальцем мимо «Путилина», Лелюхин уткнулся в столбик, начинавшийся на «Пушкин». Далее у однофамильцев следовали имена, отчества и дома проживания. Для экономии места.
Пушкиных в Москве оказалось не так чтобы много. Был Александр Александрович, камер-юнкер (проживал на Тверской), другой Александр Александрович, генерал-лейтенант, проживал на Никитской. Александр Владимирович проживал на Бронницкой. Борис Сергеевич на Садово-Земляном Валу. Василий Исаакович на Калужской. Юрий Константинович на Сретенке. Яков Сергеевич на Петровке. Николай Васильевич на Моховой. Было еще несколько прочих Пушкиных. Вот только Алексея Сергеевича не нашлось.
– Видно, Алёша в последнюю перепись не попал, – словно извиняясь за хорошего человека, сказал Лелюхин.
Такие мелочи Кирьякова не интересовали. У него начиналась паника. Еще немного, и сбежит куда глаза глядят.
Но, как порой бывает, отчаянную трусость спасло везение. Которое не выбирает, кому бросить туза при раздаче, когда на кон поставлено состояние. В адресный стол вошла дама, свежая, розовощекая, будто сверкающая морозом и задором. Она заметила чиновников, которые не могли шелохнуться, и прямиком направилась к ним.
– Чудесное утро, господа, не правда ли?! – радостно сообщила она.
На этот счет у Лелюхина с Кирьяковым было иное мнение.
– Где ваш бесценный господин Пушкин? – продолжила дама.
На такой вопрос чиновники сами хотели знать ответ. А потому промолчали и переглянулись.
Дама счастливо улыбнулась:
– Да что вы как неживые!
Иногда человек совершает поступки, о которых потом долго жалеет. Но когда совершает, в тот момент ни о чем не думает, а делает. И как всё будто случается само. То, что должно случиться.
– Беги отсюда!
Лелюхин обронил фразу и сам не понял, для чего открыл рот. Слово вылетело. Дама удивленно подняла брови.
– Что это? Вы, Василий Яковлевич, гоните меня? Как мило.
– Да беги же, глупая, – прошептал он, не глядя на Кирьякова.
Дама никак не могла понять, за что ее гонят, когда сам начальник сыска стал другом. Не говоря уже о Пушкине. Она еще хотела сказать что-то колкое, когда с лестницы спустился невысокий господин. Лелюхин зажмурился. Кирьяков стал дергать головой, как бы указывая на даму, стоящую к нему спиной. Ротмистр сигнал принял. Ему хватило трех быстрых шагов, чтобы оказаться позади нее.
– А, доставили, очень хорошо, – проговорил он. – Благодарю, господа, дальше я сам.
Цепко сжав локоть дамы, он рывком повернул ее к себе. Агата потеряла равновесие, но устояла, Лелюхин успел подставить ей ладонь.
– Счастлив видеть, баронесса, – сказал ротмистр, давя взглядом. – Жаль, что без французских браслетов[12]. Или кандалов. Это мы быстро исправим.
Агата ласково улыбнулась и чуть склонила голову, чтобы зимняя шапочка оказалась перед его лицом. Она резко присела, всем телом давя на руку жандарма. Ротмистр не смог удержать захват с прежней силой. Этого было достаточно. Агата дернула руку и оказалась свободной. Следующим движением выпрямилась, как пружина, и ринулась в узкий проход между столом и ротмистром. И у нее все бы получилось, она почти пересекла невидимую линию, за которой уже не достать. Дальше – у кого ноги проворней. Если только ротмистр не станет стрелять. Агата устремилась к спасению, как вдруг зацепилась за что-то и со всего размаха рухнула на пол. Ротмистр прыгнул ей на спину, прижал коленом и завернул руку с такой силой, что хрустнуло. Агата не издала ни звука. И не шевелилась. Ей было так больно, что все силы ушли на то, чтобы не закричать.