Во время ужина они одевались в одежду ярко-красного цвета, зимой должны были ходить в золотистом, а летом — в белом. Положив руки на кушак, они стояли неподвижно, как грозные статуи древних богов, а Абдул Карим, кроме того, поражал присутствующих своим экзотически важным видом. Его черная густая борода и такие же черные глаза выделялись на фоне белоснежного тюрбана. По всему было видно, что он не из простых индийцев. Королева была уверена, что в Индии он никогда не был слугой, так как, по слухам, его отец занимал важный пост главного хирурга индийской армии. Именно поэтому она повысила его с должности хитмагара (официанта) до мунши (секретаря). Правда, он был практически неграмотным, но королеву это не смутило, и если раньше он готовил и подавал ей индийские блюда, то теперь стал обучать языку хинди, а все фотографии, на которых было видно, что он подает королеве еду, были уничтожены.
«Я учу несколько слов на хинди, — записала она в дневнике 3 августа. — Мне очень интересно изучать язык народа, с представителями которого я никогда не встречалась ранее». Мунши, как стали его называть при дворе, был «очень строгим учителем и превосходным джентльменом». «Он очень старательный, внимательный, спокойный, добрый, имеет развитый недюжинный ум и чувство здравого смысла, — говорила королева доктору Риду. — Он чрезвычайно полезен мне как знаток своего родного языка... и скоро сможет переписывать для королевы огромное количество бумаг».
Однако остальные придворные не разделяли ее восторга в отношении Мунши и были убеждены в том, что королева никогда и ни при каких обстоятельствах не должна вступать в непосредственный контакт с этим человеком. Они считали его слишком утомительным, невероятно претенциозным и далеко не таким «послушным и преданным» слугой, как она описывала. Но королева игнорировала все намеки на опасность, исходящую от Абдула Карима, считая все эти досужие сплетни самым обыкновенным проявлением расистского высокомерия, которого сама она была напрочь лишена. Так, например, она позволила ему входить в бильярдную комнату, как будто он был одним из ее официальных секретарей, и даже разрешила принимать пищу в столовой для придворных. Кроме того, она предоставила ему прекрасно обставленную комнату в Виндзорском дворце, а в Осборне и Балморале в его распоряжении были коттеджи. Королева заказала австрийскому художнику Рудольфу Свободе портрет своего любимца, а когда он был готов, собственноручно и с необыкновенной аккуратностью сделала для себя копию[73].
Королева позволила Абдулу Кариму привезти из Индии такое большое количество служанок, что доктор Рид каждый раз был вынужден иметь дело с новым человеком. А королева строго отчитала одного из индийцев за то, что он отказался доставить из Индии послание для Мунши. Досталось и ее конюшему сэру Флитвуду Эдвардсу, который во время театрального представления поставил Мунши рядом с костюмерами. Доктор Рид рассказывал сэру Уильяму Дженнеру, что через год после его прибытия ко двору королева взяла его с собой в частную поездку в Глассолт Шил — ее убежище на Лох-Мьюик.
А через несколько месяцев, когда Абдул Карим оказался в постели с огромным карбункулом на шее, королева навещала его дважды в день, «тщательно осматривала область воспаления, поправляла подушку и гладила его руку». А когда ему стало легче, занятия по хинди возобновились в его комнате. В том же году состоялись Бремарские игры, в ходе которых королева поставила Абдула Карима на самое почетное место среди других аристократов.
«Герцог Коннотский был вне себя от ярости и поделился со мной своей обидой, — писал Генри Понсонби, которого королева заставила учить ненавистный индийский язык. — Я ответил, что Абдул стоит там по распоряжению королевы, которая в отличие от нас лучше знает индийский этикет. И спросил у него: если он считает, что это неправильно, то не лучше ли ему об этом сказать самой королеве? После этого он больше не напоминал мне о своих обидах».
73
В Дурбарском коридоре Осборна находятся два портрета Абдул Карима, которые составляют лишь малую часть огромной коллекции портретов индийских князей, солдат, слуг и ремесленников. Все они были сделаны по заказу королевы, и среди них ярко выделяется выполненный в полный рост портрет пятнадцатилетнего махараджи Дулипа Сингха работы Ф. Винтерхальтера. Очарованная поразительно добродушным видом этого мальчика, который был взят под защиту британской администрации после свержения с престола его отца, королева собственноручно написала акварельный портрет Дулипа, изобразив его стоящим на коленях перед принцем Артуром, которому он помогал облачаться в индийский костюм (Marina Warner, «Queen Victoria's Sketchbook», 197—198). Позже Дулип Сингх стал вести весьма фривольную жизнь, получил выговор от королевы и в 1891 г. приехал в Грасс специально для того, чтобы выпросить у нее прощение. «Королева рассказывала, что поначалу он был совершенно спокоен, но потом расплакался и стал умолять ее о пощаде. В конце концов королева погладила его руку, и он снова обрел прежнее спокойствие. Нет ничего удивительного в том, — вспоминала одна из фрейлин королевы, Мари Адин, — что она простила его. Я полагаю, этот отъявленный мошенник пользуется ее расположением и вовсе не заслуживает такого доброго к себе отношения» (Victor Mallet, «Life with Queen Victoria: Marie Mallet 's Letters from Court», 48).
Принц Виктор Альберт, старший сын Дулипа Сингха и крестник королевы, женился впоследствии на дочери девятого графа Ковентри. А его отец, который был свергнут с престола британскими властями в 1849 г., получил приказ генерал-губернатора Индии немедленно доставить королеве Виктории знаменитый бриллиант «Кохинор». После его смерти в 1893 г. королева отправила в Индию венок с выражением искреннего сочувствия от его «верного друга и крестной матери».