Военное дворянство — «дворянство шпаги» дало ему группу «миньонов» — любимчиков. Сейчас уже почти полностью отброшены россказни об их гомосексуальных связях[118] с Генрихом, и мы не будем к ним возвращаться. Эти слухи распространялись весьма усердно и полемистами Лиги, и их оппонентами — гугенотами, в равной мере враждебно воспринимавшими ту политику «золотой середины», олицетворением которой начиная с 1577 года постепенно становился король. Монарх действительно любил этих своих приближенных, мужественных бойцов, прекрасно владевших шпагой, осыпал их роскошными подарками. Эти люди — забияки и дуэлянты, но в то же время люди дела, инициативные офицеры — составляют часть или, в трудные времена, весь основной костяк личной охраны Генриха III. Они возвращают ему бодрость духа в те моменты, когда он, как это с ним часто случается, впадает в депрессию. Вне Парижа они правят провинциями и городами, ведут в бой королевскую армию. Один из них — Франсуа д'О[119], вопреки обыкновению, порвал с военной карьерой, как позднее это сделал Сюлли, ради карьеры финансиста. «Миньоны» вполне вписываются в давние, и подчас плодотворные, традиции королевского фаворитизма, ведущие свою 300-летнюю историю со времен Филиппа III Смелого, с 70-х годов XIII века. Эти традиции найдут свое продолжение и в дальнейшем.
Первое поколение драчливых королевских любимцев — Келюс, известный под прозвищем Кейлюс, д'О, Можирон, Дю Гаст, д'Эпине, Сен-Люк, Ливаро, Дентвиль, Сен-Сюльпис — состояло в основном из друзей юности Генриха, хорошо знавших его еще до вступления на трон. Ряды этой группы довольно быстро поредели: одни попали в немилость (заслуженно или нет) получившего бразды правления короля, другие, и их было большинство, погибли, как это случилось с участниками знаменитой «дуэли любимчиков» (2 апреля 1578 г.), в которой они завязали бой против сторонников клана Гизов под пустяковым (отношения с дамами) предлогом. (Не будем забывать, что в ту эпоху политическое убийство являлось одним из самых распространенных способов «обновления кадров». И это положение начнет понемногу меняться, а затем, после 1600-го и особенно после 1660 года, изменится существенно.) Бреши, образовавшиеся в рядах друзей короля и его бывших приближенных после этого первого побоища, открыли путь наверх для новой, второй смены любимчиков, состоявшей из людей еще более деятельных. Из их числа выдвигаются две крупные личности, по своему типу напоминающие Растиньяка, — это Эпернон и Жуаёз[120]. За Жуаёзом постоянно следует многочисленная толпа родственников и приближенных. И тот и другой были выходцами из кругов добропорядочного южного дворянства, но отнюдь не высшей аристократии. Оба они выдвинулись и «поднялись» в Париж по воле монарха, высоко оценившего их смелость, качества характера, преданность, непомерное честолюбие и некоторую эксцентричность. Из них Генрих создал для себя заслон, прикрывающий его от Гизов и всей их камарильи. Обоих он сделал герцогами, давая им важные поручения, высокие военные, гражданские, дипломатические должности, а также и места в государственном и провинциальном управлении, приносившие им и власть, и доходы. Они были и рукой, и шпагой последнего из Валуа. А Жуаёз стал даже свояком короля, поскольку Его Величество женил его на лотарингской принцессе — сводной сестре королевы Луизы. Неоднозначный по возможным последствиям брак, который мог сблизить Жуаёза с Гизами! Но его убили в 1587 году. А карьера герцога д'Эпернона со взлетами и падениями продолжалась еще долгое время и после смерти короля-покровителя вплоть до тех времен, когда министром короля стал Ришелье.
Генрих был непритязательным королем и храбрым солдатом. После коронации он понимает, что его жизнь в Лувре более полезна для королевства, чем смерть — даже героическая — на полях сражений. Он поручает «миньонам» представлять короля в боях, где на их долю выпадает немало ран. Сам же Генрих берет на себя штабную работу, становится старательным штабным писарем. Здесь он трудится в окружении своих приближенных — придворных клерков, преданных и надежных помощников. На смену любимцам со шпагой пришли «миньоны с перьями». С первых дней своего правления Генрих проводит основательную чистку в своем окружении, в результате которой в Высшем королевском совете значительно возрастает число гражданских чиновников. Среди них можно отметить Бирага, Морвилье, Лобеспина, Пибрака и, наконец, Шеверни[121], которому вскоре предстоит стать канцлером. Надо сказать, что государственные секретари еще при предшественнике Генриха начали специализироваться по различным областям управления (жандармерия, хозяйство королевского дома и т.п.), не ограничиваясь рамками территориальных проблем (Нормандия, отношения с Англией и т.д.). Так намечаются контуры структуры наших нынешних министерств, также строящихся теперь, как никогда ранее, на функциональной основе. Одним из самых авторитетных государственных секретарей был представитель семейства парижских коммерсантов XV века Вильруа. Тем не менее он вынужден был, особенно после 1585 года, мириться с первенством фактического премьер-министра, которым стал в это время д'Эпернон. Таким образом, на какое-то время шпага продолжала сохранять некоторое преимущество по сравнению с пером.
118
В самом деле, та настойчивость, с которой полемисты тех времен возвращаются начиная с 1576 года к склоняемым на все лады проявлениям гомосексуализма в окружении короля, реальным, а более всего — мнимым, гораздо менее важна для нас в плане проверки их достоверности, чем в иной плоскости — как свидетельство наступавших изменений в культуре того времени. В интеллектуальном окружении короля, среди его сотрапезников и их жен, становится заметен некоторый поворот к феминизму. Ведь при этом гомосексуализм, своего рода проявление мужской «женственности», становился объектом повышенного внимания — пусть и недоброжелательного — со стороны общества. Надо ли отказываться от возможности усмотреть связь между этими двумя идейными явлениями разного порядка — болезненным интересом к гомосексуальности и подспудным феминизмом, которые буквально захватили внимание элиты общества после примерно 1575 года.
119
120
121