Согласно представлениям Фигона, государство строится вокруг некоего центрального ствола[124] коим является правосудие, воплощенное в канцлере Франции или в его временном заместителе — хранителе печати (министре юстиции). Только при Сюлли в начале следующего века и в особенности при Кольбере произойдут в этом отношении некоторые изменения: канцлер утратит часть своих прерогатив, бывших — как о том свидетельствует «древо» Фигона 1579 года — очень широкими вплоть до 1661 года. Эти полномочия перейдут к тому, кого в период личного правления Людовика XIV станут называть генеральным контролером финансов. Занявший эту должность Жан-Батист Кольбер сосредоточит в своих руках руководство министерствами финансов и внутренних дел, если уместен такой анахронизм — использование нынешних названий для этих учреждений. В результате этих изменений то, что в 1579 году заслуживало названия «государства правосудия» (с учетом более высокого положения канцлера), начиная со времен Кольбера стало все более преобразовываться в государство финансов и полиции (здесь это последнее слово следует понимать в его старом смысле — как администрацию, а не в его нынешнем узком «полицейском» значении). Короче говоря, в старой триаде суверенного правления — юстиция, полиция, финансы — произошло некоторое перемещение акцентов в пользу двух последних. В эпоху Генриха III этого еще не было, и понятно почему: канцлер, которого время от времени замещал хранитель печати, оставался центром всех органов власти.
От центрального ствола в схеме Фигона отходят две главные ветви и несколько менее крупных веток. Эти ветки также растут непосредственно из ствола, но их значение не столь существенно. Главные — две первые ветви. Влево отходит от ствола большая ветвь юстиции: она изображает «верховные суды» парламентов, Парламента Парижа в первую очередь. Вправо идет толстая финансовая ветвь: пройдя через Счетную палату (это аналог Парламента, но следует за ним по своему значению), она приходит в Сохранную казну. Ее «сохранная» сторона не должна вводить в заблуждение — в действительности именно отсюда «вытекают» государственные расходы. После Сохранной казны эта крупная финансовая ветвь устремляется выше и дальше и приводит к «главной приходной кассе». Реально здесь имеются в виду податные кассы различных региональных податных органов. Они представляют собой, как это следует из самого их названия, геометрическое место хранения всех денежных поступлений, которые складываются из сборов и платежей имеющих налоговую, или домениальную основу. Они изображены вверху справа от «древа».
Теперь, чтобы вернуться к существу вопроса, отметим, используя чуть-чуть модернизированную терминологию, что свой исходный «живой сок», или, говоря словами Фигона и Бодена, свою суверенность или величие, это дерево черпает из гумуса, получает их от королевских корней, а также от основания ствола — Королевского совета. Глубокая основа суверенной власти, разумеется, имеет божественное происхождение. Ни народ, ни народное представительство не играют во всем этом никакой роли, если верить квазиабсолютисту Фигону (как далек он в этом отношении от протестантских монархомахов[125], которые еще в 70-е годы XVI столетия стали первыми теоретиками, выдвинувшими идею некоторой суверенности народа, какой-то формы народовластия). Фигон, проповедующий свою концепцию абсолютизма в противовес идеям монархомахов, пытается замалчивать объективно существовавшую действительность: в королевстве и во времена Генриха III, и при его предшественниках и наследниках имелся — и в землях языка «ойль», и в областях Лангедока — хотя и весьма несовершенный, но абсолютно реальный зачаток национального представительства в виде провинциальных и общенациональных штатов. А Фигон даже не упоминает о них в своих построениях, поскольку его взгляд замутнен «абсолютистской» идеологией. Народ, по мнению нашего автора, должен довольствоваться обожанием королевской власти и, естественно, должен быть любим ею. Народ, любящий короля или любимый им, не изображен на рисунке древа государственности.
«Живой сок» древа, поднимаясь снизу вверх, достигает огромной левой ветви, иначе говоря — Парламента, само название которого — Суверенная палата — показывает, что он является и средоточием, и источником суверенности. Затем сок стекает через все тот же Парламент ко множеству свисающих ответвлений: на рисунке Фигона они расположены внизу слева или — если использовать терминологию географических карт — к западу-юго-западу от ствола древа. Эти ответвления приводят к различным административным органам, некоторым официальным лицам и подкомиссиям, подчиненным Парижскому парламенту. К этим ответвлениям подсоединены такие органы, как Дворцовая бухгалтерия, Казначейская палата, уполномоченные порученцы, которым Парижский верховный суд доверяет решение некоторых вопросов местного или регионального уровня. И, что существенно, «живой сок» в северо-западном углу продолжает подъем к органам низшего и среднего звена аппарата юрисдикции. Этот аппарат состоит из многих групп чиновников, которых насчитывалось (не только собственно судебных чинов, но и служащих финансовых органов, расположенных в северо-восточной части «карты», а также чиновников некоторых других специальностей) 15 000, а может быть, и больше, во Франции 1575-1580 годов. (Отметим еще раз экономичность и даже, можно сказать, деликатную умеренность такого государственного аппарата, который имел менее одного чиновника на тысячу «французов» того времени. Это соотношение в наши дни значительно изменилось в пользу чиновничества, если учитывать рост населения, но отнюдь не привело к соответственному повышению эффективности административных служб.)
124
Этот ствол — ствол фигового дерева, если позволительна такая шутка по отношению к столь удачно придумавшему его Фигону.
125