Среди ученых, наблюдавших за действиями механических посланцев, разлилось угрюмое молчание, а в группе военспецов, имевших задание найти «окно уязвимости» двутелого монстра, возникло ликование… длившееся ровно три минуты. Потому что биурс вернулся. И не один. Неизвестно, было ли то существо живым или это был какой-то автомат, механизм, однако выглядел он, во-первых, ничуть не менее экзотично, чем сам биурс, а во-вторых, жуть внушал большую, потому что человек всегда видел в змеях и насекомых своих недоброжелателей. Здесь же взору предстало трехсотметровой высоты чудовище, соединявшее в себе черты богомола и кобры!
В лагере экспедиции повисла тишина.
Джайлс, который находился в компании Хойла и его молодых коллег, собравшийся было идти к Киллеру и затеять скандал, вернулся в палатку, глянул на экран телемонитора с чувством непоправимости случившегося и понял, что, если не предпринять что-нибудь умное, дальнейшие события окончательно выйдут из-под контроля и станут непрогнозируемыми. Хойл оторвался от экрана, чтобы оглянуться на возглас сенатора и пробормотать:
— Когда-то говорили, что дурак — сложное понятие, включающее бедность, честность, благочестие и простоту [26], но к этому классу дураков адмирал Киллер не принадлежит. Сенатор, его надо остановить. Он может подумать, что биурс вернулся отомстить, а это скорее всего не так.
Джайлс добрался до штаба Киллера в тот момент, когда тот отдавал приказ отряду ВВС атаковать «зловещих» пришельцев.
— Верни штурмовики! — Запыхавшийся сенатор вытер лицо платком и отпихнул адъютанта Киллера, который пытался его остановить. — Физики говорят, что это не есть демонстрация силы или угроза. Биурсу хватило бы и своей мощи, чтобы наказать нас. Пусти вперед ученых.
— Под моим началом ученых тоже хватает, — скривил губы Киллер; он потягивал гимлит [27], закусывая уткой на листьях спаржи и не отрываясь от экрана монитора, — и они не хуже разбираются в таких вещах. Во-вторых, ты забываешь, что ни на один призыв вернуть двух наших парней он не ответил.
— Значит, не понял.
— Ну да, конечно. Дракон понял, «конь», так сказать, а всадник нет. Чушь! Все он прекрасно понимает. А за это наказывают! Зачем он уничтожил роботов?
— Но ведь вы его сами спровоцировали! — Изумленный сенатор рухнул на сиденье рядом.
— Вот! — Киллер поднял вверх палец, ни капли не чувствуя себя виноватым. — И ты его пожалел! Урода! А кто-то из классиков, кого так любит твой умный Хойл, говорил: мужчина должен быть воспитан для войны, а женщина для отдохновения воина, все остальное — лукавство.
— Безумство, — поправил Джайлс, который тоже читал Ницше.
И в это время «эф-шестнадцатые» вышли на цель.
Существо, на котором прилетел ксенурс, только издали и только когда на нем сидел двутелый гигант, было похоже на земную манту. Стоило «динозавру-медведю» слезть, как «манта» встала на дыбы и превратилась в помесь гигантской кобры с богомолом. Смотреть на это чудище было тошно и страшно.
Ксенурс обошел Тихоню кругом, нагибаясь к нему то левым, то правым телом, постукивая снизу по корпусу сверхдракона, — послышались металлические поющие удары, — так постукивали когда-то молотками механики по колесам старинных паровозов и вагонов. Затем нагнул голову суперзавра, так что она ушла из поля зрения замерших людей. Послышались новые звуки: треск, звон, скрипы. Тройной гребень на шее Тихони — его антенна-воротник — заискрился мелкими голубыми разрядами. Тела людей свела судорога, но не болезненная, почти приятная.
— По-моему, он нас не замечает, — заметил Кемпер. — Сейчас возьмет, сядет и раздавит. Давай покричим?
Алиссон улыбнулся, заинтересованный происходящим.
— А по-моему, нам ничто не угрожает. Эта зверюга, полунасекомое-полукобра, всего-навсего наземный транспорт ксенурса.
Словно вспомнив о седоках, двутелый колосс вдруг протянул лапу, раскрыв девятиметровую «ладонь» веером, накрыл прозрачный пузырь над седлом и перенес пузырь вместе с людьми, как воздушный шарик, на черную почву этого мира. Затем снова занялся обстукиванием и обслушиванием суперзавра.
Ошеломленные и слегка оглушенные седоки — удар о прозрачные стенки шара был приличным — не сразу пришли в себя. Флегма Алиссона и природный оптимизм Кемпера были поколеблены не столько необычностью свершаемого, сколько непризнанием в них ксенурсом равных себе по разуму партнеров. Да и несопоставимость масштабов людей и гигантских существ действовала на психику, подавляла и отвращала. Смотреть на «кобробогомола», закрывшего собой половину горизонта, было не слишком весело. Что же касается двутелого негуманоида, по мнению Алиссона, он был достаточно вежлив, проявляя минимальную в данном случае заботу, но и только. О контакте речь не шла, ксенурсу он был не нужен.