Станицы понемногу обстраиваются. Вот, например, Амазар, на карте показано 2 двора, а теперь их около десяти, и так во многих местах. Являются и совсем новые станицы; станки, бывшие прежде по 50, 60 верст, теперь делятся на два, на три, у новых станков группируются иногда большие станицы. Наконец, происходят иногда интересные явления: например, станица, показанная на карте, исчезла; оказывается, что она совсем было обстроилась, да (малого не хватились!) покосов нет на этом месте, ну и переселяют станицу на другое место. Говорят, это делалось не с одною уже станицей, и делалось не раз.
Амур разливается всё шире и шире, местами версты на две, всё больше и больше является островов и протоков. Всё чаще и чаще попадаются также манягры[35], плывут в маленькой долбленой лодке или же тянутся вверх бечевой в большой лодке, перекликаются с проезжими: «минду» — «минду», что-то в роде «здравствуй». «Ханшина купи» — «купи, купи, шерело (иди)».
А вот, в станице Ермака жалуются. Покосов нет, сопки кругом, ну и косят по ту сторону у маньчжуров, а они велят, коси мол, только свези, на нашей стороне не оставляй, а скоро ли его свезешь? А на своей нам косить негде. Вот если бы высшее начальство запретило, значит, орде (собирательное название для манягров, маньчжур) зверовать на нашей стороне, так они позволили бы косить и жечь бы не грозились. — Да они у себя станут зверовать. — Где им там зверовать? Нипочему не станут, потому жить нечем будет. Нет, если бы запретить зверовать, так позволят. — А пашни у вас где? — Ну, пашень мало, мало есть. — Далеко? — Нет, есть и близко, только малость. Да оно и место-то худо. Вон в Кузнецовой не так живут, приволье, одно слово, станица богатая, покосов порядочно, пашни богатые. А Ермаковой поди-ка станок 50 верст, ну зимою подводы и доходят. Всего нас 17 человек, ну 5 человек беспрестанно на службе в Благовещенске, подводы держат человек десять, не боле. А десять подвод скоро выйдут. Вот почта придет, так была раз на 25 подводах; ну, половину отправили, половину оставили; как вернулись, так сейчас покормили, опять запрягай. Доняли нас эти подводы».
Амурские казаки обязаны содержать почтовую гоньбу. Для второго конного полка, расположенного ниже Благовещенска, обязательство это еще не так затруднительно. Но каково оно для первого, расположенного между Благовещенском и Покровском? В мелководье пароходы рано перестают ходить по этому промежутку, между тем часто случается, что сплавщики и разные офицеры, командированные на Амур, возвращаясь назад, не попадают даже на последний пароход, и тогда отправляются от Благовещенска на вьюках, или дожидаются зимнего пути, одним словом, всякое движение с октября, иногда сентября, до весны, иногда же и до половины июня, как в нынешнем году, лежит всею своею тяжестью на Амурских казаках; говорят, бывали случаи, что в некоторых станицах по неделям ждали очереди отправиться. Но этого мало: за эти разъезды еще платятся прогоны (по 3 к. за версту и лошадь); но с наступлением зимы начинаются разъезды своих местных казачьих начальств, фельдшеров и т. п. — все они ездят по своим сотням, полкам без прогонов. Спрашивается, каковы должны быть лошади после такой постоянной гоньбы, или же сколько должен содержать их амурский казак, и мудрено ли, что они падали в первые года, когда станки были по 50 да по 70-ти верст (теперь они[36] разбиты на станки в 25, 30 верст, за исключением одного, может быть, двух), когда пароходов было меньше, чем теперь, а проезжающих почти столько же, как и теперь, да еще скакали «35 тысяч курьеров»? Не знаю только, бывала ли амурская почта такая же тяжелая, как теперь, а теперь она приходит иногда в Читу весом в 80, 90 пуд, случается и более. И всё это, — почта, проезжающие, курьеры, местные должностные лица, — возится зимою, по Амуру по сквернейшей дороге, а весною и осенью на лодках, да на вьюках. Хотя в настоящее время почтовая гоньба сделалась несколько легче прежнего, но всё-таки, несмотря на высокие прогоны, составляет большую тяжесть для казаков. Правда, есть одна деревня, Воскресенская, из добровольных переселенцев, где жители, говорят, сами добровольно возят за прогоны; но, во-первых, у них станок небольшой, верст 20; во-вторых, возят они, когда вздумается, но уж, конечно, не взялись бы возить всех проезжающих, почту и всех курьеров во всякое время года, а главное, всех должностных, которые ездят без прогонов.
В Кузнецовой, несмотря на все старания, не удалось достать молока. Что за причина? — «Скот весь перепадал — вот у меня с братом (это был один из самых богатых хозяев в станице) пало до тридцати голов рогатого скота, да 17 лошадей, весной, в прошлом году: так вот весь и падал» — Это у одного хозяина сорок семь голов пало? — «Да, с братом, значит; у нас-таки было скотинки мало-мало, — теперь малость самая осталась, — вон видишь, волов штук шесть, не боле, да кони ходят, тоже малость осталось». — Худо без скота, а достать, поди, негде? — «У меня брат пошел в Забайкалье за скотом, да вот что-то по сию пору нет». Казаки, переселенные из 2-й конной бригады, занимались на родине скотоводством в огромных размерах, и так как там остались «у кого брат, у кого отец даже, — у всех сродственники есть», то они поддерживают сношения с родиной и в случае надобности посылают туда за скотом и т. п. Мы встречали несколько таких паромов, например, даже из станицы Иннокентьевской (около 250 верст за Благовещенск). Почти ежегодно ходит кто-нибудь из станицы на родину, «лопоть» (одежду) привозит, «а то здесь где ее достанешь?» Это правда — достать негде, зато заботливые купцы позаботились уже о том, чтобы снабдить ту же Кузнецову ромом, мадерой и разною дрянью, вроде безделушек из России. Нужно было деньги разменять, я и попал к одному купцу, который открыл мне целый ящик, уставленный ромом и мадерой (американскими, т. е. привозными через Николаевск; зовется американским, хотя бы было чистейшего гамбургского изделия, так же, как и гамбургские купцы зовутся, гуртом, американцами). Впрочем, оказалось несколько ситцевых рубашек, очень недурного ситцу, сшитых недурно (по 1 р. 40 к.) и бумажные платки (американские — по 40 к.), но больше всего ненужных безделушек.
35
Оговариваюсь раз навсегда: быть может, я ошибаюсь в названиях народов, живущих по Амуру, так как не имею возможности поверить себе. Называю же их так, как зовут местные жители.