Теперь задача правительства Ее Величества состояла в том, чтобы добиться политического контроля над каналом. И снова представился случай, который был немедленно использован британским империализмом.
Дела Исмаила подошли к своему логическому завершению. Долги достигли колоссальных размеров, а оплачивать их было нечем. Средств, полученных от продажи акций, хватило ненадолго. Исмаилу терять было нечего, и он стал проявлять строптивость в отношении своих английских и французских партнеров. Он не хотел, а вернее, не мог платить проценты по займам. Банкиры же, потеряв всякое терпение, требовали своего. Создалось критическое положение. В Европе уже позабыли о том, что когда-то восхищались щедрым хедивом, и то, что, собственно, они-то и разорили его. В газетах стали появляться злые пасквили на «расхитителя», «транжиру» и «мота». Негодовали в Сити и на парижской бирже. Тогда специально созданная Францией и Англией Администрация египетского долга, которую возглавляли генеральный контролер Франции М. де Блантьер и представитель известной банкирской семьи Великобритании майор Э. Беринг, предложила радикальную меру, означавшую полную потерю даже видимости египетской финансовой независимости: передачу под полный контроль администрации всей финансовой и фискальной системы Египта. Даже у видавшего виды Исмаила захватило дух. Он отказался сотрудничать с администрацией двойного контроля, как ее стали называть. Он вдруг превратился в «египетского патриота», пригрозил изгнать всех иностранцев из страны и отобрать Суэцкий канал. Но было слишком поздно. Богатые феодалы, придворная челядь, еще вчера жившая его подачками, родственники, раздобревшие на поборах и коррупции, и чиновники решили, что пришла пора пожертвовать Исмаилом. Хедива заставили отречься. Его место занял сын Тауфик. Он оказался более покладистым. «Двойной контроль» воцарился над всем Египтом. Финансовые советники проникли во все отрасли египетского хозяйства. Как саранча, они опустошили казну. Тауфик по их рекомендации повысил налоги. Все это вызвало резкое ухудшение положения в стране. Цены возросли за несколько дней в два раза. Начался голод. Десятки деревень стояли почти пустыми — большая часть жителей умерла, остальные разбежались. Город заполнили толпы голодных, требовавших хлеба. Количество людей, живших случайным заработком, стало катастрофически расти. Десятки истощенных, оборванных людей пугали иностранных путешественников, бросаясь к ним, чтобы поднести чемодан. Другие стремились открыть дверь в экипаж, надеясь заработать один-два пиастра. Толпы нищих бродили по улицам, спали у дверей мечетей, на базарах. Полиция забирала их. Но их становилось все больше и больше. Начались голодные бунты.
Правящая верхушка феодального Египта пыталась драконовыми мерами восстановить порядок в стране. Однако «ситуация полностью уходила из-под контроля этой говорящей по-французски, турецко-албанской аристократии, — писал Джон Марлоу, — которая всегда правила Египтом, могла заниматься дипломатией, пьянством, спекуляцией, поборами, но не могла внушить уважение к албанским принцам и турецким наместникам, к которым египтяне относились с той же антипатией и отвращением, как к европейским банкирам или к англо-французским чиновникам»[46].
В этой обстановке всеобщего развала и национального унижения египетский народ показал, на что он способен, когда им овладевает гнев и решимость. Все началось с армии. Египетская часть офицерства, связанная своим происхождением и обычаями с мелкобуржуазными слоями страны — их называли «офицеры-феллахи», — потребовала от хедива арабизации государственного аппарата, прекращения политики прислужничества и бесконечных уступок иностранцам. Под их давлением Тауфик был вынужден назначить военным министром полковника Ахмеда Ораби, человека патриотических устремлений. Ахмед Ораби, «Аль-Вахид» - «Единственный» как его прозвали в народе, поддержанный «офицерами-феллахами», добился замены ряда наиболее продажных министров людьми из народа. Во главе правительства встал друг Ораби, Сами аль-Балуди. Он разработал проект демократической конституции и потребовал от хедива созыва Национального собрания. Весь Египет пришел в движение. Впервые за длительную историю страны в городах и селах проходили демонстрации и митинги. Стали формироваться отряды «народной обороны». Египет, еще вчера покорный и безропотный, выходил из повиновения. В стране повеяло духом революции. Позже египетские историки назовут это время «первой революцией свободных офицеров». И действительно, «офицеры-феллахи» напоминают тех молодых, патриотичных и смелых офицеров, которые возьмут власть в 1952 г., свергнут династию Мухаммедидов. Да и в самом Ораби есть что-то от Насера. Может быть, больше всего — от его веры в египетский народ, убежденности в том, что он преодолеет свою инерцию и выйдет на широкую арену действия.