Кертис порылась в своей сумке и вытащила небольшую элегантную черную шапочку сродни той, что была на ней.
— Держите.
И протянула ее Бакстер, которая на мгновение взглянула на нее с надеждой, но потом вдруг увидела три жирные выбитые на лбу буквы «ФБР» — самую верную для снайпера мишень из всех когда-либо виденных детективом в жизни.
Эмили отдала ее обратно Кертис.
— Спасибо, но у меня есть своя, — сказала она, достала из кармана оранжевое уродство и натянула на голову.
Кертис пожала плечами и некоторое время созерцала городской пейзаж за окном.
— Вы с ним виделись после случившегося? — наконец спросила она. — Я имею в виду Масса.
— Только в суде, — ответила Бакстер, пытаясь сообразить, куда они едут.
— Признаться, я немного нервничаю, — улыбнулась Кертис.
На короткий миг Эмили засмотрелась на безупречную голливудскую улыбку молодой женщины. Потом обратила внимание на идеальную темную кожу лица и подумала, что даже не может сказать, результат ли это искусного макияжа или нет. Потом немного застеснялась, потеребила прядку волос и уставилась в окно.
— Ведь что ни говорите, но Масс стал живой легендой, — продолжала Кертис, — я слышала, его уже стали изучать в полицейской школе. Можно не сомневаться, что в один прекрасный день это имя будут упоминать наряду с Тедом Банди и Джоном Уэйном Гейси[17]. Это, можно сказать, честь, правда? За неимением более подходящего слова.
Бакстер окатила собеседницу разъяренным взглядом своих огромных глаз.
— Я вам советую поискать подходящее! — рявкнула она. — Этот помешанный мешок с дерьмом убил и расчленил моего друга. Думаете, это смешно? Может, вы еще автограф у него возьмете?
— Я не хотела вас оскор…
— Вы лишь напрасно теряете свое время. Как и мое. А заодно и время этого парня, — сказала Эмили, махнув рукой на человека на водительском сиденье. — Масс даже не может говорить. Насколько мне известно, у него до сих пор проблемы с челюстью.
Кертис откашлялась и села прямее.
— Извините меня за…
— Если хотите попросить прощения, лучше помолчите, — перебила ее Бакстер, закругляя разговор.
Всю оставшуюся дорогу женщины сидели молча. Эмили смотрела на отражение Кертис в окне. Та не казалась ни рассерженной, ни возмущенной — всего лишь расстроилась из-за своего неуместного комментария. Детектив видела, что специальный агент безмолвно шевелила губами, то ли репетируя извинения, то ли размышляя, что окажется причиной их следующей неизбежной стычки.
Чувствуя себя немного виноватой за вспышку гнева, Бакстер вспомнила, как сама полтора года назад пришла в чрезмерное возбуждение, когда впервые увидела перед собой Тряпичную куклу, — поняла, что соприкоснулась с чем-то чудовищным, и стала фантазировать, какие головокружительные последствия ждут ее карьеру после такого расследования. Она уже собиралась что-то сказать, но в этот момент машина повернула и припарковалась у большого дома в приятном пригороде. Бакстер никак не могла сообразить, где они.
Она в замешательстве уставилась на здание, выстроенное в псевдотюдоровском стиле, которому каким-то образом удавалось оставаться одновременно заброшенным и уютным. Сквозь глубокие трещины в подъездной дорожке пробивались внушительного вида сорняки. Разрозненные, приглушенных тонов лампочки рождественской гирлянды отчаянно льнули к облупившейся краске оконных рам, обрамлявших мутные стекла; над дымоходом, увенчанным птичьим гнездом, лениво курился дымок.
— Странный отельчик, — прокомментировала она.
— В этом доме живет семья Руша, — объяснила Кертис, — насколько я знаю, время от времени они приезжают к нему в Штаты, а он, когда есть возможность, навещает их здесь. По его словам, в Америке он живет в гостиницах. Такая уж у нас работа — все время в разъездах.
Руш вынырнул из дома, доедая на ходу тост. И сразу будто слился с морозным утром: его белая рубашка и синий костюм перекликались с редкими облачками, плывшими по небу, а серебристые пряди поблескивали точно так же, как ледяной наст.
Он заскользил по подъездной дорожке, а когда Кертис вышла из машины, чтобы его поприветствовать, врезался в нее, но так и не выпустил из рук тост.
— О господи, Руш! — жалобно воскликнула она.
— А колымагу еще больше вы не нашли? — услышала Бакстер насмешливый вопрос Руша перед тем, как специальные агенты сели обратно в микроавтобус.
Он сел у окна напротив Эмили, предложил ей кусочек своего тоста, увидел нелепую оранжевую шапочку у нее на голове и ухмыльнулся.
Водитель тронулся с места, и они поехали дальше. Кертис принялась листать какие-то бумаги, а Бакстер с Рушем стали смотреть на мелькавшие за окном здания, превратившиеся под урчание двигателя в одно размытое пятно.
— Боже мой, как же я ненавижу этот город, — произнес он, когда они проехали реку и перед ними открылся впечатляющий вид: пробки, шум, мусор, толпы, переполняющие слишком узкие транспортные артерии, так что недалеко до глобального сердечного приступа, и граффити на любой поверхности, доступной, по неудачному стечению обстоятельств, для вытянутой руки.
Кертис с извиняющимся видом улыбнулась Бакстер.
— Он напоминает мне школьные годы, — продолжал Руш, — знаете, вечеринка в доме богатого одноклассника, когда родители уехали, и в их отсутствие все архитектурно-художественное великолепие растаптывается, уродуется и попросту игнорируется только для того, чтобы собрать под одной крышей серую массу, в принципе не способную его оценить.
Пока минивэн медленно двигался к перекрестку, они сидели в напряженной тишине.
— А мне нравится, — восторженно заявила Кертис, — здесь куда ни глянь, повсюду история.
— Если честно, то точка зрения Руша мне намного ближе, — откликнулась Бакстер, — как вы сами только что сказали, здесь действительно повсюду история. Но если вы видите Трафальгарскую площадь; то я — расположенный напротив переулок, где мы выудили из мусорного контейнера тело проститутки. Вы — здание парламента, я — катер, за которым мы должны были гоняться по реке и из-за которого я не попала… в общем не попала туда, куда должна была попасть. Все так, но это все равно не мешает Лондону оставаться моим домом.
Впервые за все время специальный агент оторвался от окна и окинул Бакстер долгим, изучающим взглядом.
— Руш, скажите, вы давно уехали отсюда? — спросила Кертис, которой, в отличие от остальных, не показалось таким уж комфортным молчаливое спокойствие, царившее в минивэне.
— В 2005 году, — ответил он.
— Наверное, тяжело оказаться в такой дали от семьи.
Дамьен явно не был настроен об этом говорить, но все же с неохотой ответил:
— Да, тяжело. Но я каждый день слышу их голоса, так что они для меня всегда как будто рядом.
Бакстер поерзала на сиденье, несколько смутившись откровенности специального агента. Кертис только ухудшила ситуацию своим неуместным и неискренним умилением:
— Ой, до чего трогательно!
На парковке для посетителей тюрьмы Белмарш они вышли из машины и направились к главному входу.
Агентов попросили сдать личное оружие, сняли у них отпечатки пальцев, провели через тамбур с металлодетектором, просветили рентгеном, обыскали вручную, после чего попросили подождать начальника тюрьмы.
Когда Кертис, извинившись, сказала, что ей нужно отойти, Руш стал напряженно оглядываться по сторонам. Через несколько мгновений до Бакстер вдруг дошло, что он мурлычет под нос песню «Холлабэк Герл» Гвен Стефани.
— Вы в порядке? — спросила она.
— Извините.
Бакстер окинула его долгим, подозрительным взглядом.
— Я всегда пою, когда нервничаю, — объяснил он.
— Нервничаете?
— Не люблю замкнутых пространств.
— А кто же их любит? — ответила Бакстер. — Это все равно что сказать, что не любишь, когда тебе тычут в глаз. Это довольно-таки очевидно — кому понравится оказаться взаперти?
— Спасибо за участие, — улыбнулся он, — но если уж мы заговорили о нервах, то как себя сейчас чувствуете вы?
17
Тед Банди (1946–1989) — американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, действовавший в 1970-е годы. Незадолго до казни признался в 30 убийствах, хотя в действительности его жертв может быть гораздо больше. Джон Уэйн Гейси (1942–1994) — серийный убийца, изнасиловавший и убивший 33 молодых человека, в том числе троих подростков. —