– Только такой ключ и подходит к таким – дверям.
– В плите есть кольцо.
– В него я продену рычаг.
– А плита устроена так, что можно ее повернуть.
– Хорошо, честна́я мать. Я отворю склеп.
– А четыре матери-певчие вам помогут.
– И когда склеп будет отворен?..
– Тогда его придется вновь закрыть.
– И это все?
– Нет.
– Приказывайте, пречестна́я мать.
– Фован, мы доверяем вам.
– Я здесь, чтобы исполнять все приказания.
– И соблюдать молчание.
– Да, честна́я мать.
– Когда склеп будет открыт…
– То я его опять закрою.
– Но сначала…
– Что, честна́я мать?
– В него надо будет кое-что опустить.
Наступило молчание. Настоятельница поджала нижнюю губу, точно сомневаясь в чем-то, затем, прервав молчание, заговорила:
– Дедушка Фован!
– Да, честна́я мать?
– Вам известно, что сегодня утром скончалась монахиня?
– Нет.
– Разве вы не слыхали колокольного звона?
– В глубине сада ничего не слышно.
– Правда?
– Я даже с трудом слышу звон, которым вызывают меня.
– Она скончалась на рассвете.
– А кроме того, ветер сегодня дул не в мою сторону.
– Преставилась матушка Распятие. Праведница.
Настоятельница умолкла, пошевелила губами, словно мысленно произнося молитву, и продолжала:
– Три года тому назад госпожа Бетюн, янсенистка, приняла истинную веру только потому, что видела, как молится мать Распятие.
– А, верно! Вот теперь я слышу похоронный звон, честна́я мать.
– Монахини перенесли ее в покойницкую, смежную с церковью.
– Я знаю, где это.
– Ни один мужчина, кроме вас, не смеет и не должен входить в эту комнату. Следите за этим. Каково было бы, если бы в покойницкую проник какой-нибудь мужчина!
– Как бы не так!
– Что?
– Как бы не так!
– Что вы говорите?
– Я говорю, что как бы не так!
– Что как бы не так?
– Честная мать, я не говорю «что как бы не так!», а говорю «как бы не так!».
– Я вас не понимаю. Почему вы говорите «как бы не так»?
– Чтобы подтвердить то, что вы сказали, честна́я мать.
– Но я не говорила «как бы не так!».
– Вы этого не говорили, но я это сказал, чтобы подтвердить то, что вы сказали.
В эту минуту пробило девять часов.
– В девять часов и во всякий час хвала и поклонение пресвятым дарам престола, – произнесла настоятельница.
– Аминь, – сказал Фошлеван.
Часы пробили очень кстати. Они пресекли это «как бы не так». Не пробей они, вполне вероятно, что настоятельница и Фошлеван никогда бы не выпутались из этого дела.
Фошлеван отер пот со лба.
Настоятельница опять что-то пробормотала про себя, наверное, из Святого Писания, потом, повысив голос, изрекла:
– При жизни матушка Распятие творила обращения; после смерти она будет творить чудеса.
– Уж она-то будет их творить! – подтвердил Фошлеван, подделываясь к настоятельнице и стараясь больше не сплоховать.
– Дедушка Фован, для общины матушка Распятие была благословением божьим. Конечно, не всякому дана такая кончина, как кардиналу Берюлю, который, служа обедню, со словами «Hanc igitur oblationem»[37] на устах, отдал богу душу. Но, хотя наша усопшая и не была удостоена такого счастья, кончина ее все же достойна зависти. Она до последней минуты была при полном сознании. Она говорила с нами, потом говорила с ангелами. Она сообщила нам свою последнюю волю. Если бы вы были крепче в вере и если бы могли тогда быть у нее в келье, то она одним своим прикосновением исцелила бы вашу ногу. Она улыбалась. Так и чувствовалось, что она воскресает в боге. Блаженная кончина!
Фошлеван решил, что настоятельница заканчивает молитву.
– Аминь, – сказал он.
– Дедушка Фован, волю умерших надо исполнять.
Настоятельница пропустила сквозь пальцы несколько зерен на четках. Фошлеван молчал. Она продолжала:
– По этому вопросу я справлялась у многих духовных лиц, трудившихся во Христе над подвигами монашеской жизни. Плоды их усилий удивительны.
– Честна́я мать, отсюда похоронный звон слышен много лучше, чем из сада.
– Кроме того, она больше, чем просто усопшая, она – святая.
– Как и вы, честна́я мать.
– Она двадцать лет спала в своем гробу, с особого разрешения святого нашего отца папы Пия Седьмого.
– Того самого, который короновал импе… Буонапарта.
Для такого смышленого человека, каким был Фошлеван, подобное воспоминание было неудачным. К счастью, настоятельница, всецело поглощенная своей мыслью, не расслышала его. Она продолжала:
– Дедушка Фован!
– Да, честна́я мать?
– Святой Диодор, архиепископ Каппадокийский, пожелал, чтобы на его склепе было написано единственное слово: «Acarus», что значит «червь земляной»; это было исполнено. Не так ли?